– И не только это, – вторил ему брат Владимир. – Запирать нас под замок, как каких-то каторжников, Никки, c'était complètement déplacé. (это уже ни в какие ворота не лезет – фр.)
– Qui sème le vent récolté la tempête (Кто сеет ветер, пожнёт бурю), – пискнула из-за спины мужа «тетушка Михень».
Император обвел глазами великокняжеское собрание. Ни одного союзника. Ни единого хотя бы понимающего взгляда. Даже Михайловичи надулись, как мыши на крупу… Ах, ну да! Третий брат – Сергей – уж очень активно проталкивает в русские войска французскую артиллерию, а потому оказался в числе тех, чьей персоной так активно интересуются ревизоры Мамонтова. Как справедливо и правильно было бы собрать всё это августейшее кубло и сделать из него образцово-показательный трудовой лагерь с подъемом в пять утра и оздоровительной заготовкой леса до восьми вечера… Но нет, нельзя. У товарищей князей только на заграничных счетах лежит стоимость пары сотен больших, хорошо оснащенных заводов. Их ещё доить и доить. А поэтому пока придется наступить своей песне на горло и создать у этих мироедов ощущение, будто они могут отделаться «малой кровью».
– Предлагаю не спешить с обвинениями в неадекватном поведении и решать вопросы в порядке поступления, первый из них – о моем сумасшествии. Он до сих пор актуален?
Великокняжеское семейство потупилось. Конечно же, для них он был более, чем актуален и князья искренне считали, что их родственник слетел с катушек. Однако, имелось вполне авторитетное заключение отечественных психиатров и совсем непонятная ситуация со срочно отъехавшим в мир иной немецким профессором. Как быть? Оставалось сидеть опустив очи долу и притворяться столовой утварью.
– Ну что ж, понятно, – император небрежно подтянул к себе стул и сел, блаженно вытянув ноги. – Весь день на ногах, устал, – объяснил он свою непротокольную позу. – Если вопрос о моем сумасшествии снят, то тогда давайте решим, что нам делать с попыткой вооруженого мятежа…
– Никки! – Владимир Александрович понял, что ждать дальше нельзя и надо брать ситуацию под контроль, – не было никакого мятежа! Каждый на своем месте выполнял свой долг! Я обязан был объявить о незыблемости власти в империи, как только получил известие о твоей… о твоём плохом самочувствии. Витте взвалил на себя все вопросы текущего управления…
– Да? А прямое игнорирование моих письменных приказов? А ваши приватные встречи с послами Англии и Франции, замешанными в организации беспорядков? А непосредственная связь Витте с эсерами? Это всё тоже требовал долг?
Опять молчание…
– Ситуация может иметь два варианта развития. Первый – я отдаю распоряжение и против каждого из здесь присутствующих начинается следствие по обвинению в комплоте. Заодно проверим слухи о расходовании казенных средств на личные нужды, слухи о поступках и образе жизни, неподобающем православному человеку и представителю правящей династии, а закончим освидетельствованием у психиатра, чтобы никому не было обидно. А есть второй вариант – путь компромисса. Мы договариваемся, что конкретно вы будете делать во благо Отечества, а я – заботливо оберегать вас от излишнего внимания правосудия. Какой вариант предпочтете?
– И что ты, Никки, считаешь благом для Отечества? – криво усмехнулся генерал-адмирал. После сообщения о расходовании казенных средств на личные нужды его лицо свела судорога, поэтому слова приходилось буквально выталкивать изо рта, как выбитые зубы.
Император неторопливо подошел к великому князю, встал за спиной и прошептал на ухо так, чтобы, тем не менее, слышали все присутствующие:
– Сегодня утром арестованы Чихачёв, Авелан, Верховский и ещё два десятка «орлов под Шпицем», дядя. Выявлены неопровержимые факты халатности, вредительства и недостача казённых средств, равная стоимости десяти броненосцев. И я хочу их видеть – или броненосцы, или деньги, даже если для этого придется прогуляться в гости к мадемуазель Балетте…
Произнося эти слова, император не сообщил, что именно в это время прима-балерина Элиза Балетта уже сидела перед следователем вся в слезах и соплях, усердно давая показания, а ревизоры Государственного контроля деловито и буднично составляли опись изымаемых драгоценностей, ценных бумаг, свидетельств на право владения недвижимостью в Петербурге и Париже.
Алексей Александрович дернулся, попытался встать, лицо его сделалось свекольным и, коротко захрипев, он повалился набок, цепляя пальцами-сосисками скатерть с приборами.
– Пригласите доктора, пусть поможет дядюшке справиться с волнением, – бесстрастным голосом произнес император, возвращаясь на свое место.
– Сколько адмиралов ты ещё собираешься довести до удара и посадить за решетку, Никки? – бросил в спину ему фальцетом великий князь Сергей Александрович.