Сталь императора

Эта история началась в Иркутской области, куда в 1903 году был отправлен в ссылку молодой Джугашвили. Место ссылки будущего Сталина – крошечный городок Новая Уда – в семидесяти верстах от Балаганска и в ста двадцати от ближайшей станции, как и все общество Российской империи, был разделен на две части: бедняки ютились в хижинах на мысе, окруженном болотами, а те, кто был хоть немного побогаче, – в окрестностях двух купеческих лавок, церкви, деревянного острога и целых пяти кабаков, с успехом заменявших местным жителям библиотеки, школы и дома культуры.

Сталин поселился в убогом покосившемся домике крестьянки Марфы Литвинцевой, где было всего две комнаты. Одна из них – кладовая, в которой хранилась пища, во второй, разделенной деревянной перегородкой, вокруг печи жила и спала вся семья. Сталин спал возле стола в кладовой, по другую сторону перегородки…

В Новой Уде нечего было делать, кроме как читать, спорить, пьянствовать, распутничать и снова пьянствовать – этим занимались и местные, и ссыльные. Сосо не чурался такого времяпровождения, но на дух не переносил своих собратьев по ссылке. Те, будучи интеллигентами в третьем поколении, считали пролетариев, принятых в партию, «чем-то вроде сословия плебеев, между тем как сами играли роль аристократии, сословия патрициев, опекающего плебейские низы от всяких тлетворных влияний», – именно так описывал внутрипартийную атмосферу ветеран РСДРП Аксельрод, чья «замечательная прозорливость» была отмечена в работе Ленина «Что делать?».

Не переносящий эту напыщенную публику, сосредоточенный всеми мыслями на побеге, Джугашвили сошелся с местными артельщиками. Эти «артельные ребята» были уголовные, но крепкие, основательные и, по-своему, честные. «Как ни странно, но они никогда не опускались до какого-нибудь свинства вроде доносов… А вот ”политики” – среди них было много сволочей», – рассказывал уже после войны своим молодым соратникам Сталин.

За крайне скудную информацию о возможностях перемещения по бескрайним холодным просторам приходилось платить здоровьем, а точнее – похмельным токсикозом. Трезвые артельщики были на редкость немногословны, и только после многочасовых сидений в кабаках у них можно было узнать хоть что-то полезное – как идти, куда идти и что делать, чтобы добраться до Тифлиса или до Питера и при этом не сгинуть в дикой, недружелюбной местности. Отлеживаясь после одного из таких «интервью», Джугашвили сквозь тяжелую дремоту услышал разговор, где он был главным действующим лицом:

– Ну, куды ты его трогать! – раздраженно шептала Марфа. – Не видишь, болеет!..

– Некогда мне тут сидеть, пока он поправится, – отвечал Литвинцевой рокочущий басок, – бечь, значит, собрался твердо?

Последовала пауза. Было слышно, как Марфа переставляла горшки и звенела какими-то склянками.

– Скажи ему, чтобы к Еремею более со своими расспросами не приставал, – продолжил после паузы невидимый из-за занавески гость, – ничего путного он все равно у артельщиков не разведает, а то, что они ему расскажут, и гроша ломаного не стоит. Сгинет ни за понюшку табака страдалец… А я через неделю с шишкарями обратно буду, тогда и поговорим…

Хлопнула входная дверь. Марфа завозилась в сенях и буквально вплыла, не касаясь пола, в комнату, где спал ссыльный, и присела у краешка стола, теребя кончик платка и внимательно изучая лицо грузина…

– Не спишь? – осторожно поинтересовалась она, заметив подрагивание ресниц постояльца.

– Кто был? – проглатывая колючий комок, застрявший в горле, хрипло спросил ссыльный, не открывая глаз.

– Та, Петро, сродственник, из хожалых людей…

– Что значит «из хожалых»?

– Ну, то и значит, что из самоходов, что по своей воле за каменный пояс подались…

– Из бегунов[12], что ли? – припомнил Сосо знакомое слово из разговоров с артельщиками…

– Не, – Марфа решительно мотнула головой, – Петро наш, правильный – из поморского согласия[13]. Он на все руки мастер – и охотничать, и золотничать, и вартачить может. Прознал про твои посиделки с артельщиками и пришел предупредить тебя, чтоб поберегся…

– А что ему за дело до меня, – насупился ссыльный, недовольный, что его задушевные разговоры с местными мужиками, оказывается, уже известны всей тайге.

– А ему, мил человек, до всего есть дело, он в этих краях наставничает и тому, кому посчитает нужным, помогает. Вот и тебя приметил – узнал, что из никонианской семинарии сбежал, с инородцами не якшаешься, в бега податься хочешь, вот и решил помочь – предостеречь от лихости. Ну а слушать его или нет – тут только тебе решать. Он неволить не станет…

– Ладно-ладно, – успокоился революционер, сообразив, что советы местного охотника, «гуляющего» по тайге на сотни верст вокруг, действительно бесценны, – не сердись, Марфа, ты же понимаешь, я не знаю тут никого, чужой, одним словом…