Сталь остается

После короткой заминки Гингрен кивнул. Каад шагнул к столу, осторожно вытащил из-под него грубо сколоченную табуретку и уселся с выражением насмешливого великодушия человека, согласного по такому случаю обойтись без подобающих его чину церемоний и даже без мягкого сиденья. Сев, он поправил одежду, положил руки на поцарапанную столешницу и сомкнул пальцы, на одном из которых красовался серебряный перстень с золотой вставкой и гербом канцелярии.

— Мне доставляет удовольствие, — начал он официальным тоном, — приветствовать возвратившегося в город одного из славнейших его сыновей.

— Я сказал, пусть говорит, а вылизывать мне задницу не надо. Выкладывай, с чем пришел.

— Рингил!

— Нет-нет, Гингрен, все в порядке. — Лицо Каада на мгновение омрачила тень гнева, но ее тут же вытеснила натянутая дипломатическая улыбка. — канцелярия и твой сын не всегда находили общий язык. Молодость все-таки не преступление.

— Ее сочли преступлением для Джелима Даснела. — Старый гнев всколыхнулся и осел под криновой пеной. — Насколько я помню.

Еще одна короткая пауза. За спиной Рингила отец возмущенно крякнул.

Каад снова натянул улыбочку.

— Насколько я помню, Джелим Даснел нарушил законы Трилейна и попрал нравственность. Вы, Рингил, сделали то же самое, как ни прискорбно напоминать об этом в вашем доме. Без примерного наказания было не обойтись. Мы обошлись одним.

Гнев снова зашипел, разогнал дурманную муть и выплеснулся ясной и чистой струей. Рингил подался к Кааду через стол.

— И что? Мне еще надо тебя благодарить? — прошептал он почти нежно.

Каад выдержал его взгляд.

— Да, думаю, надо. В тот день у Восточных ворот вполне могли бы стоять две клетки.

— Не вполне. Ты ведь и сам с этого кое-что поимел. Кто ты был такой? Обычный лизоблюд. Карьерист. Разве ты мог упустить такой жирный кусок, такой шанс присосаться к эскиатской сиське? — Рингил выдавил улыбочку — она расползлась по лицу будто кровавая рана. — Еще не насосался, малыш? Что тебе теперь надо?

На этот раз он его все-таки достал. Штормовое облако снова накрыло лицо Каада, но теперь не развеялось. Улыбка испарилась, вельможная маска пошла трещинками у глаз и в уголках рта, щеки потемнели от ярости, утаить которую было уже невозможно. Каад происходил из простой семьи, родители его жили у бухты, и знать, наблюдавшая за тем, как простолюдин карабкается по карьерной лестнице, никогда не скрывала своего презрения к нему. Чины и звания давались нелегко, вымученные улыбки и приглашения на приемы царапали до крови; сдержанное уважение со стороны трилейнской аристократии — о признании своим не было и речи — добывалось хитростью, холодным расчетом, заключаемыми на перспективу сделками и неспешным, скрытым от посторонних глаз накоплением власти.

В ухмылке Рингила Каад мог услышать треск воздвигавшихся им много лет подпорок, ощутить холодное, как ледяная вода, предостережение, понять, насколько все хрупко и шатко и что на некоем глубинном уровне, не имеющем никакого отношения ни к материальному богатству, ни к рангу, ничего не изменилось и не изменится. Да, его терпели, его принимали, однако для хозяев Трилейна он оставался чужаком, чернью.

— Как ты смеешь!

— Смею. — Рингил почесал шею, как бы невзначай коснувшись при этом выступающей из-за плеча рукояти палаша. — Смею.

— Ты обязан мне жизнью!

Рингил косо взглянул на отца. Главной целью сейчас было еще больше разозлить Каада, чтобы вывести его из игры как реальную, требующую внимания угрозу.

— Мне еще долго слушать эту чушь?

— Хватит, Рингил! — прорычал Гингрен.

— Согласен, хватит.

— Скажите вашему сыну… — Каад приподнялся, лицо у него пошло пятнами, — скажите вашему сыну… вашему неблагодарному, тупому отпрыску, что…

— Как ты меня назвал?

— Рингил!

— Скажите ему, Гингрен, что он заходит слишком далеко. Что есть границы, которые лучше не переступать. Скажите прямо сейчас, или я уйду и заберу с собой свой голос.

— Какой еще голос? — Рингил посмотрел на отца. — О каком таком голосе идет речь?

— Замолчи! — То был уже рев, боевой клич, громовым раскатом заполнивший пространство кухни. — Оба замолчите! Заткнитесь и постарайтесь вести себя как взрослые люди. Сядь, Каад, мы еще не закончили. А ты, Рингил, помалкивай и в моем доме будь любезен вести себя прилично. Здесь тебе не придорожный кабак.

Рингил сплюнул.

— В кабаках у моих знакомых клиенты почище. В горах палачей не очень-то любят.

— А как насчет тех, кто убивает детей? — Каад опустился на табуретку, снова поправил одежду и со значением посмотрел на Рингила. — Их любят?

Рингил промолчал. Воспоминания просачивались в щели предусмотрительно возведенной на пути потока дамбы. Он взял в руки кружку, но пить не стал — чай оставался еще слишком горячим — и молча уставился в темную жидкость. Гингрен поспешил воспользоваться временным затишьем.

— Мы хотим помочь тебе, Рингил.

— Неужели?

— Нам известно, что ты разнюхиваешь насчет Солт-Уоррена, — добавил Каад.

Рингил вскинул голову.

— За мной следят?