Сталь от крови пьяна

Хельмут кивнул, хотя он чуть лукавил. В первом письме, сообщая сестре о смерти её жениха, передать соболезнования лорда Штейнберга он забыл. Но за ним последовало второе письмо, больше и эмоциональнее, и тогда уже память его не подвела. Хельга ответила на оба, уверяла, что держится и благодарит его милость за сочувствие и брата за то, что не стал ничего утаивать.

— Я испытываю вину перед ней, — признался Генрих, опустив взгляд.

— Она и без тебя была влюблена в Уилла без памяти. — Хельмут нашёл в себе силы усмехнуться. — Так что не переживай, прошу тебя.

Генрих лишь вздохнул. Его перепады настроения тоже можно было понять — он ведь потерял двоюродного брата и друга и тоже очень тосковал, хотя старался этого не показывать. Однако Хельмут считал, что его чувство вины перед Хельгой было бессмысленным — вряд ли сестра сейчас вообще задумывалась о том, как и кем была устроена её помолвка.

— Надеюсь, она оправится, — тихо сказал Генрих.

Время шло, ничего особенного не происходило, и застой раздражал всех. Солдаты хоть и рады были не участвовать в сражениях, но всё же страдали от бездействия и усиливающегося с каждым днём холода. Рыцари были недовольны тем, что никак не могли пустить в ход свою силу и оружие — и Хельмут вполне разделял их недовольство. Учебные бои и на сотую часть не удовлетворяли этого желания броситься в бой. Хотя в последнее время они начали нравиться Хельмуту больше, чем раньше, ибо Генрих находил время потренироваться с ним… Правда, боевой задор во время таких тренировок то и дело перерастал во взаимную страсть — и Хельмут понимал, что именно это ощутила Кассия во время их единственного совместного боя.

Король отправлял письмо за письмом, торопил, и Генрих с лордом Джеймсом очень нервничали из-за этого. Последний так вообще всё чаще стал жаловаться на боли в сердце, а в его густой каштановой гриве появлялось всё больше седины. Подводить короля, который доверил им ведение войны, ему явно хотелось меньше всего.

— Надо рискнуть, — в какой-то момент решил лорд Коллинз. — Разведка доносит о примерной численности противника — мы возьмём на пару тысяч побольше и пойдём к границам, а остальных расселим по округам. Ждать больше нельзя.

— А вдруг Фарелл пришлёт подкрепление? — недоверчиво протянул Генрих.

— Пока об этом не докладывали… Но в таком случае срочно велим остаткам наших войск маршировать к границам.

Из Лейта выдвинулись в начале спалисаоктябрь, и настроение в войске сразу поднялось: воины шутили, иногда даже пели на привалах у костров, дни пробегали быстро и незаметно, да и ночи, тянущиеся часов по десять-двенадцать, тоже не особо угнетали продолжительностью. Время будто ускорило свой бег. И всем хотелось верить, что война скоро закончится, что больше не будет сложных битв и долгих, утомительных переходов, что враг наконец-то угомонится, смирится с неизбежным поражением и покинет драффарийские земли…

Оставалось надеяться на то, что это воодушевление не окажется пустым и хоть немного поможет в боях за границу, потому что, как ни мечтай, враг с захваченных территорий вряд ли уйдёт добровольно.

Но чем глубже на север проходило войско, тем тревожнее становилось на душе. Точнее, это бьёльнцы беспокоились из-за скорых морозов и долгих ночей, а нолдийцы, в том числе и лорд Джеймс, лишь посмеивались — им-то было не привыкать. Нолдийские воины, как простые, так и знатные, поддерживали своих бьёльнских товарищей, давая советы и делясь хитростями, как лучше защититься от холодов, ветра и непогоды.

— Помнится, когда я жил в Нолде, в середине осени таких холодов не было, — заметил Генрих, одной рукой поправляя серый, подбитый собольим мехом плащ, а другой придерживая поводья. Усилившийся ветер вдруг сорвал с него капюшон, и волосы сразу же растрепались, причёска потеряла всякую форму и мало-мальски приличный вид.

День стоял ненастный: ветер, налетевший с северо-востока, с моря, ощутимо пробирал и свистел в ушах, небо, серое и сумрачное, было затянуто плотным слоем облаков, которые почти не пропускали слабые лучики осеннего солнца, и думалось, что из воздуха с каждым мгновением по капле уходят остатки тепла. Хельмут был даже рад надеть на голову шерстяной чёрный худ — всяко теплее, чем берет, и хорошо скрывает его неровно и некрасиво отросшие волосы, подровнять которые пока не было никакой возможности. От холода также спасали перчатки, плотный камзол и тёплый плащ с мехом норки на воротнике.

— Ты жил в Эори, — напомнил лорд Джеймс, ехавший чуть впереди. — Там погода обычно помягче. А тут, на самом севере… Если честно, я даже понимаю фарелльцев: если у нас тут так холодно, то у них наверняка ещё холоднее, вот и ищут тёплые места южнее, чтобы окончательно не околеть.

Хельмут молчал: ему вообще не стоило слушать разговор лордов, а влезать в него — тем более… А вот Генрих рассмеялся, хрустально и искристо, и это был самый прекрасный смех на свете.

— Надеюсь, больше сюрпризов мне ждать не придётся, — негромко добавил Генрих и бросил на Хельмута многозначительный взгляд — тот кивнул ему и улыбнулся.