Сталь в твоих руках (СИ)

Катарсис, сам по себе, никогда не вмешивался в чужие дела и разборки. Они работали на территории Франции и большего не желали. Рэбер и Коршунов – что -то вроде добрых старых друзей. Учились в одном университете, в одной группе. В то время Рэбера перевели по обмену в Россию, где он и научился всему, чем в лучшем виде владеет Александр: изворотливость, сноровка, стойкость, диктаторство. Правда, откуда Коршунов владел этим настолько идеально Раймунд никогда не мог понять.

Чёрные брови слегка хмурятся, глядя на мужчину с бирюзовыми глазами и смольными волосами. Его выражение лица грозно и угрюмо, а легкая щетина будто способна защитить его от пули. Стод видела его, когда ей было пятнадцать лет. Прошло четыре года, а Рэбер будто пьёт эликсир молодости вместо ликера.

- …од, - отдаленно доносится до уха Вероники.

- Ви, тебе нужно выйти, - бесшумно говорит Кристофер, поднимаясь и протягивая ей руку.

Кристофер смотрит на присутствующих так, что все из его взгляда понимают: не приведи Господь, сейчас кто-то что-то прошепчет.

Она встаёт легко и непринужденно, сжимая в кулак пальцы вместе с его пулей. Смотрит на Нуру, что сидит подле Вильяма с красными от слез глазами. Усмехается. Ей больше нечем плакать.

Чувствует властную руку Шистада, но не чувствует землю под ногами. Он рядом, он держит её крепко, он никому не разрешает подходить к ней, словно Цербер, охраняющий адские врата.

Наконец, видит его. Застывшая хьюговская ухмылка бесстрашия словно скандирует: «Они убили меня с моего позволения». Ей хочется, чтобы он прекратил эту чертову не смешную шутку. Изнутри раздирает крик: «Поднимись, черт возьми! Прекрати эту ублюдскую пытку!» Снаружи из глазниц сочится горечь, боль, скорбь и мертвое спокойствие.

На шее, на месте швов, завязан красный шелковый платок /его любимый/, из-под которого выглядывала, посмотреть на все происходящее, пуля, принадлежащая Стод. Всё те же красные кеды /которые он носил с любой одеждой и в любое время/ под официальный чёрный костюм всё с той же брошью-галочкой. Рукава пиджака, по-хьюговски, закатаны. Будто он сам одевался на свои похороны. Будто он не мертв. На бледной правой руке – тот самый, подаренный Стод браслет, который она заставляла его застегнуть самому.

- Я не знаю, что говорить, - тихо шепчет она своей крепости-Шистаду. Девушка, на глазах у всех, комкает бумажку с речью и выкидывает её.

- Я не знаю, что нужно сказать, - уже громче говорит она. – Что нужно сказать, чтобы выразить всю свою любовь к этому человеку. Я не могу назвать его коллегой, знакомым или просто другом. Он выше этого. Я никогда не назову его любовником или любовью, - Кристофер слегка напрягается, - потому что он выше этого. Я не смогу назвать его братом, ни кровным, ни душевным. Он над этим. Дэнниел Хьюго заслуживал большего в этой жизни, он понимал это, но был со мной. Шёл на дно, когда это требовалось и умел вынырнуть, когда сил не оставалось ни на что, кроме смерти. Это не его убили. Это он дал позволение на свою смерть. Вы должны уважать его выбор. Не я. Я всегда бесила его, всегда перечила. И этот раз не станет исключением, только потому, что он решил выйти из игры. Ты слышишь? – она поворачивается к гробу, заставляя холодок мурашек пробежать по спинам всех присутствующих. – Ты говорил, из игры можно выйти только умерев. Так знай, ты мертв, и ты все ещё играешь. – Она говорит это ему, в то время как все понимают, что эта девушка хуже Коршунова в добрую сотню раз. Все готовы подчиниться ей.

Вероника освобождается от рук Шистада и подходит ближе к Хьюго.

- Ты полный мудак, ты знаешь? – тихо говорит она.

О, да.

- Это твой самый глупый поступок за всю твою никчемную жизнь!

Да. Но он ради тебя. Иногда, чтобы признали лидера – должна быть жертва. Я хочу, чтобы Джеймс знал, что тебя не сломить.

- Я ненавижу тебя за то, что тебя нет! – она яростно шепчет над его волосами, опираясь на край гроба.

Ты всё переживешь. Ты сильная. Я люблю тебя.

- Ты всегда будешь жить в моем сердце, Красавчик, - бессильный шёпот и горячий поцелуй в лоб.

А звери мои

ночью,

рвут кожу и плоть

в клочья.

И каждый их клык заточен.

Играют на струнах жил.

Но

все-таки,

между прочим,

/пусть я и

обес

точен/,

ты вся,

до ресниц и точек -

причина того, что я жив.

Шистад смотрит в потолок. Со дня похорон прошло около двух месяцев. Месяц он наблюдал за ней как за сталью /сталью, которая накалена до своего предела/. В первые дни – она не ходила в школу, забила на государственный выпускной экзамен. Напоминала его. Почти не разговаривала, каждый вечер сидела напротив панорамного окна, в доме Харрисона Шистада, и буравила взглядом корпорацию «отца», проводя кончиками пальцев по чёрному стволу пистолета.

Кристофер каждый раз смотрел на нее тем взглядом, который полон то ли жалости, то ли разочарования. Карие глаза с каждым днём гасли, а кристально-серые этого не замечали.

Смерть Хьюго подкосила всех, наложила отпечаток, от которого просто так не отмоешься. Метка Каина.