Стален

Капитан Цвяга стоял посреди двора. Он был пьян и гол. На голове у него была фуражка с лаковым козырьком, а в руке – кухонный нож, и было непонятно, что страшнее – его длинный лиловый член, болтавшийся между тонкими кривыми волосатыми ножками, его безумная улыбка, шибающий тяжкий запах его сладкого пота или кухонный нож, который он сжимал в руке, большой нож, которым баба Сватья скребла полы и столы, нож с зазубренным лезвием, огромный и ржавый, похожий на какое-то омерзительное насекомое.

Чистота, мятный зубной порошок, земляничное мыло, белые носочки, сияющая кожа, тригонометрия, будущее – все рухнуло, исчезло, уступив животному ужасу, первобытному страху перед омерзительным ржавым насекомым, перед тупым безумием похоти, и девушки бросились наутек – в дом, под крышу, в укрытие, наверх, за дверь…

Фрина взлетела наверх первой, ворвалась в комнату и закрыла дверь перед носом у Евы. Закрыла, залезла под кровать и замерла. Она не слышала голоса Евы – только дыхание. Потом сдавленный крик. Потом сопение Цвяги. Его покряхтыванье. Скрип половиц за дверью. Всхлип. Потом потеряла сознание.

Так и не дождавшись девушек, Ольга вынесла Амурчика к колодцу – там он и умер. Она села рядом с ним и впала в полубессознательное состояние. Она не слышала, как автомобиль с Карой и генералом въехал во двор, не видела никого и не могла говорить.

Фрина очнулась от стука в дверь, помогла Каре уложить Еву на кровать, села рядом, взяла подругу за руку.

Через час они услышали первый выстрел.

Генерал был спокоен и тверд, когда прострелил Ольге сердце. Вторым выстрелом разнес голову ефрейтора Тройкина, третьим убил бабу Сватью, четвертым – двадцатилетнюю прачку, которая пыталась вылезти в окно, пятым – Ингуса, черного пса, попавшегося на глаза, шестым – Кирзу, прятавшегося за автомобилем, потом вытащил капитана Цвягу из кладовки и обезглавил ударом текинской шашки, после чего двинулся к дому…

Кара вывела девушек через черный ход, бросилась к забору, выбила две узкие доски, втолкнула в дыру девушек и полезла следом, когда седьмая пуля ударила ее в плечо.

Соседи с удивлением смотрели на растрепанных женщин, бежавших к дому, но когда хозяин – огромный мужчина с изрытым оспинами лицом – увидел шагающего через луг генерала с маузером в одной руке и окровавленной шашкой в другой, он взял винтовку из рук подоспевшего караульного и выстрелил.

После первой пули в грудь генерал пошатнулся, после второй, попавшей в сердце, остановился, после третьей – в лоб – рухнул столбом в траву.

Женщин отвели в дом, вызвали врача.

Через час рябой хозяин дома вошел в комнату, склонился над Фриной, дрожавшей под одеялом на узком диване, положил руку с короткими пальцами на ее лоб и сказал:

– В таких случаях принято говорить: все позади, и это правда, но я скажу больше: все впереди. У вас – все впереди. Как вас звать?

– Аня, – прошептала девушка. – Анна.

– Топоров, – представился он. – Лев Дмитриевич Топоров. Позвольте мне стать вашим будущим, Анна…

Глава 20, в которой говорится о зеленой коричневой двери, доблестном Амадисе Гальском и морковном хвостике

– Он и стал моим будущим, – сказала Фрина, дыша мне в лицо. – Хотя тогда мне было не до того. Думала о двери, которую я захлопнула перед Евой. Почему-то казалось, что она была зеленой, хотя в генеральском доме не было ни одной зеленой двери. Все они были светло-коричневыми. Но та дверь до сих пор кажется мне зеленой… – Помолчала. – Не понимаю, почему я захлопнула ту дверь. Разум тут ни при чем – это было какое-то… это было какое-то животное движение… в общем, теперь ты понимаешь, что меня связывает с Евой и Карой… они эту дверь никогда не вспоминали вслух… а я – я не могу забыть… Кара однажды сказала об истории с генералом, что это ее вина, ее стыд, но это ничего не меняет… иногда граница между своим стыдом и чужим исчезает… и если человеческое хоть чуть-чуть уступает животному, то получается не чуть-чуть, а сдача со всеми потрохами…

Я молчал.

– Спасибо Топорову – он помог Еве устроиться. Позвонил в пединститут, и вскоре она стала студенткой иняза… если б не он, кто знает, как повернулась бы ее жизнь… а уж моя и подавно…

Я ждал.

– Той ночью я впервые в жизни не могла уснуть, – сказала Фрина. – Пыталась взять себя в руки и понять, что же произошло и как жить дальше…