Стален

Его спутники не появились ни через десять минут, ни через полчаса.

Ни они, ни Мона Лиза.

Что там произошло? Они убили ее? Утопили? Или просто отвели в дом и сдали на руки Матреше?

От напряжения у меня разболелась голова.

Вернувшись в свой домик, я запер входную дверь на ключ и цепочку, проверил окна и поднялся в спальню.

Эти голоса за кустами, поникшая Мона Лиза с белым шарфом на шее, резко выделявшимся в темноте, ее внезапная попытка вырваться из рук Пиля, тишина, молчание… и эти вороны – эти чертовы вороны…

Что же я видел? Что произошло?

А главное – хотелось ли мне знать, что произошло?

Я лег спать, твердо решив уехать в Москву как можно раньше, но не успел закрыть глаза, как в той стороне, где стоял дом с колоннами, раздался крик.

Кричала женщина.

Быстро одевшись, я спустился во двор, прислушался – женщина все еще кричала – и побежал через луг.

Через несколько шагов остановился, присел в тени куста.

Снизу по дорожке поднимался Август. Он был без одежды и держал в правой руке что-то черное. Когда он оказался под фонарем, я понял, что в руке у него был пистолет. Август шагал широко, но не спешил и не оборачивался. Через минуту он скрылся за деревьями, и я, выждав еще немного, снова двинулся к дому с колоннами, но уже медленно, то и дело оглядываясь и прислушиваясь.

На террасе никого не было – крики доносились из глубины дома.

Миновав темную прихожую, я свернул направо и через открытую дверь кабинета увидел Топорова-старшего, который сидел за письменным столом, уронив голову на руки. Под руками расплывалось черное пятно.

В дальнем углу кабинета, освещенного торшером и настольной лампой, Иван Никитич Скромный, Третья Рука, торопливо рассовывал что-то по карманам. Не замечая меня, он подошел к хозяину, двумя пальцами взял со стола ручку с золотым пером, обтер ее о рукав и тоже сунул в карман.

Сзади послышались шаги, и я подался в темноту, но Нинель успела схватить меня за рукав.

– Август, – прошептала она. – Где Август?

– Пошел туда. – Я махнул рукой в сторону сосновой рощи. – Голый…

– Скорее!..

Нинель потянула меня за собой – я не стал сопротивляться.

– Что случилось? – спросил я, когда мы ступили на дорожку, ведущую к коттеджам. – Лиза пропала, теперь Август…

– Да плевать на Лизу! – Нинель прибавила шагу. – Почему голый? Август – почему голый?

– Откуда ж мне знать… это он стрелял в Льва Дмитриевича? Почему?

Нинель промолчала.

Она решительно толкнула дверь, первой вошла на террасу дома, который занимал Брат Глагол, и щелкнула выключателем. На столе стояли бутылки, пепельницы, тарелки с остатками еды. В углу на узком диване спала женщина, закутавшаяся в одеяло.

В спальне наверху никого не было.

Нинель отвела штору, и спальню залил колеблющийся свет.

– Пожар, – сказала она. – Где-то горит…

– Это конюшня, – сказал я.

Нинель бросилась к лестнице.

Из дверей и окон конюшни валил дым, из-под крыши выбивались языки огня.

По огромному лугу носились лошади и трое голых мужчин – Август, Брат Глагол и Ванечка. Они кривлялись и хохотали, подпрыгивали и падали. Похоже, они были сильно пьяны. При этом им как-то удавалось не попадать под копыта лошадей.

Нинель рванулась было к сыну – я с трудом удержал ее, потащил к деревьям.

– Да что вы, черт, делаете, – зашипела она. – Отпустите же!..

Споткнулась, упала, я помог ей подняться, втащил в кусты.

– Вон там, – сказал я, показывая рукой на другую сторону луга. – Тихо!

Она увидела мужчин, выходивших на луг, и замерла, узнав Виктора Львовича и Пиля-младшего. В руках у мужчин были автоматы.

Пиль остановился, расставил широко ноги, вскинул автомат, выстрелил – ближайшая к нему лошадь полетела наземь, перевернулась через голову, замерла.

Брат Глагол бросился к конюшне, но его догнала пуля.

Следующая пуля швырнула наземь Ванечку.

Август выстрелил наугад из пистолета, пригнулся, побежал на четвереньках, упал, пополз, замер.

Схватив Нинель за руку, я потащил ее за собой.

Остановились мы только у моего дома.

Нинель тяжело дышала, то и дело поднося ко рту платок, потом опустилась на колени – ее вырвало.

– Мне пора, – сказал я. – Уходите, возвращайтесь в дом, дождитесь милиции… или кто там приедет… в общем, до свидания, прощайте, все-все-все, мне пора…

Оставив ее на коленях среди сосен, я ворвался в дом, уложил в рюкзак тетради, надел теплую куртку, рассовал по карманам деньги, документы, сигареты, вылез через кухонное окно и по большой дуге двинулся к домам прислуги. Там была дырка в заборе. Охранники о ней знали, но смотрели на это нарушение сквозь пальцы. Только через эту дырку я и мог покинуть поместье, не привлекая внимания.

Всю ночь я болтался по платформе железнодорожной станции, наблюдая за беженцами в тюбетейках и полосатых халатах, которые развешивали одеяла на перилах, курили, сидя на корточках и пуская сигарету по кругу, а потом собрали одеяла и скрылись в лесу, откуда тянуло запахом еды.

Я по-прежнему не понимал, почему Август стрелял в отчима. Быть может, Лев Дмитриевич узнал об оргиях пасынка, о его гомосексуализме и решил лишить наследства? Но об этом он наверняка знал и раньше…