Сталин

Несомненно, что с тех пор как он оказался на вершине власти, им владеет неуверенность, ему вообще не свойственная, но все увеличивающаяся. Он сам слишком хорошо знает свое прошлое, несоответствие между амбицией и личными ресурсами, ту третьестепенную роль, которую он играл во все ответственные критические периоды, и собственное его возвышение кажется ему, не может не представляться результатом не только собственных упорных усилий, но и какого-то странного случая, почти исторической лотереи. Самая необходимость в этих гиперболических похвалах, в постоянном нагромождении лести есть безошибочный признак неуверенности в себе. В повседневной жизни в течение лет он мерил себя в соприкосновении с другими людьми, он не мог не чувствовать их перевеса над собой во многих отношениях, а иногда и во всех. Та легкость, с какой он справился со своими противниками, могла в течение известного короткого периода создать у него преувеличенное представление о собственной силе, но в конце концов должна была при встрече с новыми затруднениями казаться ему необъяснимой и загадочной. На лицах всех представителей старого поколения большевиков он видел или чувствовал ироническую улыбку. Здесь – одна из причин его ненависти к старой большевистской гвардии. Он живет с опасением, не появится ли какой-либо новый, неожиданный комплекс обстоятельств со знаком минус, который сбросит его вниз.

С известного момента его возвышения обнаруживается загадочный и тревожный автоматизм. Невозможно, однако, ограничиваться общей фразой о том, что его «подняла» к власти революция, ибо в те годы, когда революция была революцией, Сталин оставался в глубокой тени. Если назвать его наследником революции, в том смысле, в каком это определение укрепилось за первым Бонапартом, то загадкой остается: какие именно черты его личности дали ему право на эту роль? В Наполеоне серым был только его походный сюртук; вся остальная фигура поражает и сейчас богатством красок. Наоборот, вся фигура Сталина окрашена в серый цвет. Если что поражает в его писаниях и речах, то ординарность содержания и банальность формы. Кажется, что истории не за что уцепиться в этой фигуре, чтобы поднять ее вверх.

Главная черта Сталина – осторожность. Будучи лично человеком не трусливым, он в больших вопросах проявляет крайнюю робость. Достаточно напомнить, что в день Октябрьского переворота он вовсе сошел со сцены. Он не появлялся в штабе восстания и не принимал участия в событиях того большого дня никакого участия, это видно из официальных протоколов Центрального Комитета. Не потому что он боялся личного риска, а потому что он не верил в успех восстания и хотел иметь возможность отойти в сторону и обвинить других. Такова его позиция перед большими событиями всегда и вообще. Он принимает участие тогда, когда нельзя не принять участия и когда успех обеспечен объективной обстановкой.

Хитрость Сталина, по существу, очень груба и рассчитана на примитивную мысль. Эта хитрость не могла бы быть победоносной без стоящего за нею аппарата, который связан не доверием к хитрости, а материальными интересами. Если рассматривать, например, московские процессы в целом, то они поражают грубостью замысла и выполнения. С одной стороны, из тысяч людей многие устранены, ликвидированы, сосланы в качестве возможных враждебных свидетелей. Очевидно, у организатора всего предприятия была надежда заткнуть все дыры и щели, создать герметическую, или, говоря более новым термином, тоталитарную обстановку для самого гигантского подлога в мировой истории. Истребление возможных свидетелей составляло в течение долгого периода важнейшую часть государственной деятельности Сталина. Однако свидетельская замена дипломатического корпуса, грандиозная по размерам и по жестокости, произведена была под этим же углом зрения. Тем не менее она ничего не предотвратила. Из заграничной агентуры, дипломатической, как и полицейской, выдвинулось несколько фигур исключительного значения; Игнатий Рейсс, Кривицкий, Бармин, Раскольников и другие. Их показания свели на нет всю работу по истреблению дипломатического корпуса.

Конструкция подлога отличалась чрезвычайной грубостью, расчетом на непосредственный эффект и не выдержала сколько-нибудь внимательного прикосновения фактов.