Сталин

На следующий день Сталин разразился грозным посланием в адрес четверки: «Считаю ошибкой опубликование речи Черчилля с восхвалением России и Сталина. Восхваление это нужно Черчиллю, чтобы успокоить свою нечистую совесть и замаскировать свое враждебное отношение к СССР, в частности, замаскировать тот факт, что Черчилль и его ученики из партии лейбористов являются организаторами англо-американо-французского блока против СССР. Опубликованием таких речей мы помогаем этим господам. У нас имеется теперь немало ответственных работников, которые приходят в телячий восторг от похвал со стороны Черчиллей, Трумэнов, Бирнсов и, наоборот, впадают в уныние от неблагоприятных отзывов со стороны этих господ. Такие настроения я считаю опасными, так как они развивают у нас угодничество перед иностранными фигурами. С угодничеством перед иностранцами нужно вести жестокую борьбу. Но если мы будем и впредь публиковать подобные речи, мы будем этим насаждать угодничество и низкопоклонство (вот когда, как кажется, впервые появилось это ключевое слово! – Б. C.). Я уже не говорю о том, что советские лидеры не нуждаются в похвалах со стороны иностранных лидеров. Что касается меня лично, то такие похвалы только коробят меня».

Иосифу Виссарионовичу были нужны и полезны восхваления со стороны Рузвельта и Черчилля в годы войны, когда он нуждался в них как в союзниках, и в позитивном отношении западного общественного мнения. Теперь же, когда Сталин собирался переходить к конфронтации с Америкой и Англией и бороться с «безродными космополитами» и «низкопоклонством перед Западом» внутри страны, такого рода речи «Черчилля, да еще опубликованные в «Правде», были ему только во вред, поскольку создавали у советской общественности абсолютно ненужное в данный момент впечатление, будто на Западе видные политические деятели отнюдь не левого направления по-прежнему с симпатией относятся к СССР и к его лидеру. С этой точки зрения гораздо полезнее для Сталина оказалась Фултонская речь Черчилля, произнесенная полгода спустя.

Молотов, ознакомившись с постановлением Политбюро, признал ошибки и покаялся. Между тем, Сталину доставили новые зарубежные статьи о его мнимой болезни. В частности, «Дейли Мейл» 12 ноября писала, со ссылкой на «хорошо осведомленные финские круги», будто «Сталин в закрытом письме, переданном на хранение в Президиум Верховного Совета, лично назвал Жданова своим преемником». При этом утверждалось, что Жданов, находившийся тогда в Хельсинки в качестве председателя Союзной Контрольной Комиссии по Финляндии, «является таким же анонимом, каким был Сталин, когда умер Ленин», и что «после Берии Жданов пользуется самыми широкими полномочиями в советской системе безопасности».

Этот слух, возможно, насторожил Сталина. Ведь именно Жданова он решил сделать своим вероятным преемником, когда вернулся из отпуска. Но не исключено, что эти мысли пришли в голову вождю еще раньше и он успел даже в какой-то мере намекнуть об этом Жданову перед его отъездом в Хельсинки. Тогда налицо была опасная утечка информации, характеризующая, кстати сказать, Жданова, далеко не с лучшей стороны – как болтуна. Но не исключен и другой вариант – версия «Дейли Мейл» представляла собой чисто логико-аналитическую конструкцию, не основанную ни на какой конкретной информации. И тогда эта статья, быть может, стала одним из дополнительных, хотя и далеко не решающих толчков, чтобы остановить свой выбор именно на Жданове. Может быть, Сталину польстило сравнение Жданова с ним самим в момент смерти Ленина. Иосиф Виссарионович думал, что как раз такая «серая лошадка», не слишком засветившаяся как публичный политик, зато с немалым бюрократическим опытом, сможет уверенно взять власть в свои руки после его, Сталина, смерти. Особенно если он сам будет Жданову в этом помогать.