Сталин

Вячеслав Михайлович почувствовал, что вот-вот его могут объявить матерым английским и американским шпионом, и бросился каяться по полной программе. Пустил скупую наркомовскую слезу перед коллегами по коллективному руководству и отправил 7 декабря красноречивую телеграмму Сталину: «Познакомился с твоей шифровкой на имя Маленкова, Берия, Микояна. Считаю, что мною допущены серьезные политические ошибки в работе. К числу таких ошибок относится проявление в последнее время фальшивого либеральничанья в отношении московских инкоров. Сводки телеграмм инкоров, а также ТАСС я читаю и, конечно, обязан был понять недопустимость телеграмм, вроде телеграммы корреспондента «Дейли Геральд» и др., но до твоего звонка об этом не принял мер, так как поддался настроению, что это не опасно для государства. Вижу, что это моя грубая, оппортунистическая ошибка, нанесшая вред государству. Признаю также недопустимость того, что я смазал свою вину за пропуск враждебных инкоровских телеграмм, переложив эту вину на второстепенных работников.

Твоя шифровка проверена глубоким недоверием ко мне как к большевику и человеку, что принимаю как самое серьезное партийное предостережение для всей моей дальнейшей работы, где бы я ни работал. Постараюсь делом заслужить твое доверие, в котором каждый честный большевик видит не просто личное доверие, а доверие партии, которое дороже моей жизни».

И вслед за покаянной телеграммой пришло сообщение, что Молотов добился успеха, убедив западных партнеров провести очередную встречу министров иностранных дел в Москве 15 декабря в составе тройки, т. е. без участия не только Китая, но и Франции, для обсуждения вопросов, имеющих актуальное значение для США, Великобритании и СССР. Сталин сразу сделал вид, что смягчился. Его успокоило также то, что Молотов прослезился, а в покаянной телеграмме прямо дал понять, что его жизнь в руках вождя, и никак не пытался оправдаться. Значит, нет у него в душе стержня, сломался соратник и никогда не рискнет выступить против вождя, чтобы приблизить свое вступление в мнимое наследство. Во всяком случае, опасности он в ближайшее время представлять не будет, тем более что переписку с унизительным самооправданием Молотова всегда можно будет обнародовать, чтобы дискредитировать Вячеслава Михайловича среди широких масс населения и партийцев.

А тройка Маленков, Берия, Микоян только убедила Сталина, что ни один из ее членов не годится в преемники. Эти люди явно не обладали широким горизонтом и политическим горизонтом. Они были готовы огульно охаять чуть ли не все внешнеполитические достижения СССР, забывая, что к ним причастен не только глава НКИД, но, в первую очередь, сам Иосиф Виссарионович. И не готовы признавать свои ошибки. В общем, все трое, по его мнению, годились только на роль хороших технических исполнителей, грамотных и вышколенных аппаратных работников, но не самостоятельных политиков. К тому же Берия и Микоян сразу же выпадали из числа преемников по пятому пункту. После знаменитого тоста о русском народе преемником Сталина мог быть только русский. Инородец на престоле никак не удержится, конкуренты скинут его, спекулируя на русском патриотизме.

Поэтому Сталин ответил тройке 8 декабря короткой раздраженной шифровкой: «Вашу шифровку от 7 декабря получил. Шифровка производит неприятное впечатление ввиду наличия в ней ряда явно фальшивых положений. Кроме того, я не согласен с Вашей трактовкой вопроса по существу. Подробности потом в Москве».

Но генсек не стал дожидаться возвращения в столицу и в ночь с 8 на 9 декабря отправил длинную шифрограмму, сначала озаглавленную «Для четверки». Но затем заголовок был исправлен на «Молотову для четверки». Тем самым Сталин постарался успокоить Вячеслава Михайловича, показать, что доверие к нему хоть частично восстановлено. Большое дело – вовремя поплакать. Не тогда, когда за тобой уже пришли, – слезы того же Бухарина Иосифа Виссарионовича ничуть не взволновали. Надо поплакать тогда, когда опала только назревает. В этом случае есть шанс, что Сталин если и не отменит расправу, то надолго ее отложит, убедившись, что никакой опасности порядком напуганный соратник в ближайшее время представлять не будет[92]. После завершения Великой Отечественной войны единственным потенциальным кандидатом в бонапарты оказался маршал Жуков – второй человек в армии после Сталина в годы войны. Его опала в 1946 году и назначение командовать второстепенными военными округами также носили со стороны Сталина превентивный характер. К моменту своего смещения с поста главнокомандующего сухопутными войсками у Жукова не было ни планов свершения военного переворота, ни средств для проведения столь сложной акции.