Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть I: 1878 – лето 1907 года

Весной 1918 г. на страницах газеты «Вперед» Мартов заявил, что Сталин за причастность к тифлисской экспроприации был исключен из партии. Инвективы Мартова звучали так, будто резолюция была принята в его первоначальной версии, включавшей формулировку об изгнании из партии за партизанские выступления. Однако именно этот пункт на съезде был изменен. Формальных оснований для исключения Сталина, даже если бы он действительно был руководителем, вдохновителем и участником экспроприации, не существовало.

Документы

Лондон и вообще все, что мы видели в Англии, нас буквально-таки ошеломляло. Когда мы выскочили из поезда, подлетевшего к лондонскому вокзалу, нас ошеломил шум и рев паровозов, крики носильщиков и стремительное движение уезжавших и приезжавших пассажиров. Улицы показались нам тоже очень не заурядным зрелищем. Бесконечные потоки людей на тротуарах, колоссальные витрины магазинов, льющие целые реки электрического света, двухэтажные вагоны трамвая, автобусы – все это, окутанное прозрачным, светящимся от огня туманом, сливалось в какую-то грандиозную фантасмагорию, подавляло и уничтожало нас.

Самой диковинной показалась нам подземная железная дорога. Под предводительством товарища, встретившего нас на вокзале, мы спустились вниз на станцию; стоим на платформе, освещенной довольно слабо; справа и слева зияют черные, точно какие-то адские пасти, дыры туннеля. Вдруг, с бешеным грохотом влетает, весь в огне, точно охваченный пожаром, электрический поезд. Быстро хлопают дверцы вагонов, кондуктор коротко, резко, как-то по-птичьи выкрикивает название станции; мы вскакиваем в вагон. Огненный зверь срывается с места и бешено мчится среди непроницаемой тьмы; но вот впереди мелькает свет, – мы мчимся уже по мосту над улицей.

Гандурин К. О Лондонском съезде РСДРП (1907 г.). Из воспоминаний. C. 118-119.

№ 1

К. Гандурин:

Работники партии имели в то время какой-то специфический вид. И хотя, в целях конспирации, «съездовцы» старались придать себе вид благонадежный и, по возможности, респектабельный, все же многое выдавало их: или рваные ботинки, или порыжевшая, потерявшая форму шляпа, или же неизменная черная рубаха. Помню одного из московских большевиков, сидевшего за столиком с какой-то изящно одетой дамой. Товарищ этот был в новом костюме, но сапоги его «разевали рты», а рубашка была затертой и полинявшей. Вообще надо заметить, что заботы о внешности и костюме были тогда «преданы анафеме» и презирались. И даже по необходимости, в целях конспирации, не многим удавалось привести себя в человеческий вид – не умели этого делать. […]

Товарищи, с которыми мне пришлось встретиться в Петербурге, решительно заявили, что мой костюм не годится и что мне необходимо европеизировать себя по внешности. То же было сказано и Бубнову. Это было не легко сделать, но приходилось подчиняться неизбежному. Купив воротнички и манжеты, не без проклятий стали мы их прилаживать. […] Сунув в карман косоворотку, я отправился вечером другого дня на Финляндский вокзал. Путь был указан на отдаленный портовый городок Ганге. […]

В Ганге мы приехали к вечеру, часов в пять. […] С каждым поездом прибывали новые группы. В маленьком и тихом городке, конечно, не могли не заметить такого необычайного скопления русских. Помнится, в целях сохранения нашего «инкогнито» агент ЦК, организатор техники съезда, советовал нам выдавать себя за эмигрантов, едущих в Америку. […] Помню, какое впечатление произвел один из товарищей, рабочий сельской фабрики. Он сел в поезд, выйдя прямо из фабричного корпуса, небритый, всклокоченный, со следами краски на лице и шее, с узелком в руках, где у него были еда и табак. Спутники его говорили, что этот товарищ ни за что не хотел «конспирировать». И во всех наших дальнейших скитаниях и переездах товарищ не расставался ни со щетиной на подбородке, ни со своим «узелком».

[делегаты сели на пароход до Копенгагена]

Мы ехали как пассажиры третьего класса и помещались в трюме. Конечно, никому не хотелось торчать под палубой, все были наверху. Начался шум. Спорили, группами наседая на меньшевиков; делегация «спилки» затянула песню, некоторые дурачились. […] Через несколько часов езды все эти «опасные» и «злонамеренные», по терминологии охранки, революционеры, среди которых были публицисты, депутаты Думы, ученые, – превратились в ораву кричащих, поющих и неистово дурачащихся буршей. Один из старых меньшевистских публицистов (Мартынов) орал во все горло наступавшим на него молодым «бекам»: «Чего вы от меня хотите? Я меньшевик и умру под меньшевистским забором». Капитан (финн), его помощник и еще какие-то иностранцы, сдержанные и респектабельные, с немым изумлением посматривали на буйных пассажиров. А мы с торжеством стаскивали с себя «крахмалки», пели и бесновались.

Гандурин К. О Лондонском съезде РСДРП (1907 г.). Из воспоминаний. C. 113-117.

№ 2

К. Гандурин: