Интеллигенты социал-демократы сталкивались с нежеланием рабочих участвовать в их затеях, «рабочие, добиваясь 8-часовой работы и увеличения заработной платы, не хотят примкнуть к революционному движению, почему признано необходимым внушать им, что только путем революции можно добиться желаемого» (см. док. 53). Радикальным интеллигентам казалось, что рабочие недопонимают задачи борьбы, не видят, что только путем свержения самодержавия можно добиться прекращения эксплуатации труда. Но как раз рабочие вполне понимали свои реальные нужды и были готовы бороться за конкретные улучшения своей жизни. Проблема была в том, что революционеры навязывали им собственные абстрактные представления о перспективах развития общества и не хотели замечать, насколько мало они соотносятся с актуальными нуждами трудящихся людей. Свержение самодержавия было навязчивой идеей радикальной интеллигенции, бесконечная борьба за него отвечала интересам той специфической маргинальной среды, которую образовывало революционное подполье, ведь ничего другого эти люди не умели, и лишь вера в революцию оправдывала их образ жизни. Революционная пропаганда имела больший или меньший успех среди рабочих, но глубинное несходство реальных интересов так или иначе ощущалось.
11 ноября 1901 г. на очередной сходке был избран новый центральный комитет, членом которого стал Иосиф Джугашвили. Выборы, как показал А. В. Островский, состоялись по требованию рабочих, которых не устраивало, что члены комитета назначаются путем кооптации, независимо от мнения рабочих. Список членов избранного комитета варьируется в разных источниках: по всей видимости, в него вошли интеллигенты И. Джугашвили, С. Джугели, Г. Караджев, рабочие З. Чодришвили, А. Окуашвили, председателем выбрали Василия Цабадзе[262]
. Но Джугашвили действовал в качестве члена комитета буквально несколько дней, уже на следующем собрании 25 ноября его не было. Между 11 и 25 ноября он перебрался в Батум (см. док. 50).Предполагалось, что в Батуме Сосо займется пропагандой и организует рабочее движение, но истинная причина переезда, по принятому в литературе мнению, заключалась в том, что он стал всерьез опасаться ареста. Здесь впору задать два вопроса. Во-первых, откуда опасения, если в жандармских документах нет никаких признаков подготовки ареста Джугашвили или же ликвидации Тифлисского комитета в целом (она произошла спустя несколько месяцев, а это значительный срок в жизни революционного подполья). Если В. Кецховели за год до того счел нужным исчезнуть из Тифлиса после организованной им забастовки конки, которая действительно могла повлечь арест, то с Джугашвили в ноябре 1901 г. ничего подобного не произошло. И во-вторых, почему именно Батум? Многие сотоварищи Джугашвили в сходных обстоятельствах перебрались совсем не туда, а в Баку. Так поступил помимо Ладо Кецховели Степан Шаумян. В Баку в отличие от Батума местные условия были таковы, что нелегалы чувствовали себя достаточно комфортно. И все же Сосо отправился в Батум.
Вполне возможно, что в ноябре 1901 г. появились какие-то признаки того, что он попал в поле зрения жандармов. Возможно также, что Сосо проявил избыточную осторожность. Позднее враги Сталина любили упрекать его в трусости. Но если бы он был совершенным трусом, пугающимся первых, призрачных намеков на возможность ареста, то что бы такой человек вообще делал в революционном подполье, как бы он там оказался? Здесь нам в очередной раз приходится сталкиваться с полнейшей непоследовательностью сталинских врагов. Его называли трусом, а также главой боевиков-террористов, участником (лично!) тифлисской экспроприации и, наконец, бандитом-уголовником. Как согласовать все это между собой? Можно вообразить совмещение в одном лице боевика, экспроприатора и уголовника; однако как тот же самый деятель мог оказаться человеком не в меру боязливым?