Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть II: лето 1907 – март 1917 года

После ареста И. Джугашвили в марте 1908 г. Бакинское ГЖУ послало для идентификации личности его фотографии в Кутаисское и Тифлисское ГЖУ. Из Кутаиса ответили, что «опознать Джугашвили по представляемой при сем фотографической карточке ввиду давности времени, никто из чинов вверенного мне пункта и полиции не мог» (см. док.61). Из Тифлиса также отписали, что «установить личность Джугашвили по карточке не представилось возможным, так как фотографической карточки в Управлении не имеется, а его лицо никто не помнит» (см. док. 62). Со времени, когда Джугашвили сидел в Кутаисской тюрьме и проходил по делу о Тифлисском кружке РСДРП, не прошло и пяти лет, так что память у жандармских чинов была весьма короткой.

Не лучше, конечно же, обстояло дело с расследованием виновности арестованных, поиском доказательств и т. д. Арестованные видные революционеры нередко вскоре выходили на свободу, как С. Орджоникидзе и другие участники первомайской демонстрации 1907 г., затем присоединившиеся к ним в тюрьме участники большевистского фракционного собрания (среди них С.Спандарян, А. Енукидзе, А. Джапаридзе, И.Фиолетов). Тогдашнее свое освобождение Орджоникидзе приписывал взятке («небольшой сумме»), данной ротмистру Зайцеву (см. док. 5), а в 1909 г. за взятку тому же Зайцеву в размере 700 рублей был выпущен из-под ареста С. Шаумян[8].

Неудивительно, что Баку по-прежнему притягивал подпольщиков разных мастей. Приехавшая в январе 1908 г. К. Захарова-Цедербаум вспоминала, что «застала там много товарищей, вынужденно или добровольно съехавшихся туда с разных концов России. […] Сюда же перекочевали многие из рабочих, принимавших активное участие в революционном движении и вынужденных уйти от репрессий»[9]. Как, собственно, поступила и сама рассказчица – меньшевичка, жена брата Мартова С. О. Цедербаума.

В январе 1907 г. в Баку перебрался Сурен Спандарян[10], в марте – Серго Орджоникидзе. Степан Шаумян, и без того много бывавший в Баку, окончательно там поселился в начале июня[11]. К середине 1907 г. в Баку обосновались Буду Мдивани, Н. Н. Колесникова (О. А. Тарасова), позднее М. С. Ольминский,

А. М. Стопани и другие большевики[12] (см. док.5–8). В 1908 г. в Баку из Луганска переехал Климент Ворошилов, но в описываемое нами время его в Баку не было заметно. В 1940 г. Сталин в письме историкам М. А. Москалеву и Е. Н. Городецкому пояснил, что Ворошилов тогда не входил в состав «руководящей группы большевиков», «был в Баку всего несколько месяцев и потом уехал из Баку, не оставив после себя заметных следов»[13]. Несколько загадочно, что сам Ворошилов вовсе промолчал об этом периоде в своей мемуарной книге, первый том которой закончил спадом революционного движения в 1907 г., а второй начал с нового революционного подъема 1911–1912 гг. Промежуточные несколько лет почему-то оказались пропущены, то ли оттого, что ничем не были примечательны, то ли Ворошилов имел свои причины на них не останавливаться.

В середине июня или начале июля 1907 г.[14] в Баку переехал и Иосиф Джугашвили, взяв с собой жену и ребенка.

Первыми его шагами на новом месте стали выступления на собраниях партийцев с рассказами о съезде и его решениях. О том, что именно он говорил, видно по его статье «Лондонский съезд Российской социал-демократической рабочей партии (Записки делегата)», которая была напечатана в газете «Бакинский пролетарий». Статья вышла двумя частями 20 июня и 10 июля за подписью «Коба Иванович», прозрачно соединившей всем известную партийную кличку с псевдонимом, которым он пользовался на съезде[15]. 27 июля 1907 г. во время обыска в захваченной стараниями жандармского ротмистра Орловского подпольной типографии РСДРП помимо прочего были найдены пять наборных столбцов «Заметок о Лондонском съезде РСДРП»[16]. Очевидно, это была та же самая статья, поскольку другие бакинские партийные публицисты о съезде не писали[17]. Статья была написана по-русски, что означало новые условия и новый этап для Джугашвили как автора. Если до недавнего времени он писал прежде всего по-грузински для грузинской аудитории, то теперь читатели сменились и в дальнейшем ему предстояло писать на русском языке.