Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть II: лето 1907 – март 1917 года

Комиссия признала его негодным к военной службе по причине поврежденной в детстве руки. Впрочем, это объяснение находим только в воспоминаниях (документы призывной комиссии не сохранились), а в переписке губернских властей говорится только, что Джугашвили «признан совершенно неспособным к военной службе». Джугашвили заявил в полицейском управлении, что ему остается полгода ссылки и просто нет смысла ехать в Туруханск, ведь дорога в одну сторону займет месяца два^[840]. Это было преувеличением, если отправляться зимой, по быстрому санному пути, но, собираясь в путь во второй половине февраля, путешественник рисковал быть застигнутым половодьем, которое придется пережидать. В полицейском управлении приняли этот аргумент всерьез и не стали возражать против поселения Джугашвили в Ачинске (см. док. 5, 6).

Вера Швейцер, которая, похоронив Спандаряна, перебралась в Ачинск, полагала, что Сталин приехал туда 20 января (см. док. 3). Хозяйка квартиры, где он остановился, вспоминала о первых числах февраля (см. док. 10). Однако ряд полицейских документов сообщает, что Джугашвили выехал в Ачинск с проходным свидетельством на месяц позже, 20 февраля (см. док. 5, 6^[841]). Эта же дата приведена в биографической хронике Сталина^[842]. Таким образом, в Красноярске он провел больше месяца (Швейцер считала, что три недели), в Ачинске – примерно 20 дней.

Пребывание его в Красноярске почти не отразилось в воспоминаниях, хотя там было много ссыльных, имелись и местные большевики. Жил он у товарищей, по словам Швейцер, «на нелегальной квартире у Самойлова, не думца, а есть такой Иван Иванович Самойлов» (см. док. 3). Самойлов жил на Качинской улице, захолустной и небогатой окраине города, но, конечно же, конспиративная квартира для гласно-поднадзорного ссыльного – это нелепица, придуманная Швейцер. А. Байкалов познакомился с Джугашвили в квартире ссыльного большевика А. Г. Шлихтера (см. док. 9). Наверняка Коба встречался в Красноярске и с другими однопартийцами. Кое-какие подробности о Сталине в Красноярске сообщает Б. Иванов. Он многократно переписывал свои воспоминания и создал несколько версий, в деталях противоречащих друг другу. Изучивший эти мемуары А. В. Островский отметил, что Иванов называл разные даты приезда в Красноярск: то говорил, что не знает, где в городе остановился Сталин, то называл адреса приютивших его товарищей^[843].

Молчание мемуаристов о пребывании Сталина в столице Енисейской губернии было бы странным, если бы не одно сугубо прагматическое обстоятельство. В отличие от Вологды, Курейки, Ачинска, где были созданы дома-музеи Сталина, в Красноярске такого музея не было. А значит, не было сотрудников, для музейных нужд энергично собирающих реликвии и воспоминания. Для сравнения: проанализировав корпус воспоминаний о Сталине в Курейке, мы без труда обнаружим, что они были целенаправленно записаны директором туруханского Музея Сталина в начале 1940-х гг. (о чем, кстати, говорят сохранившиеся в фонде Сталина не лишенные интереса документы и переписка директора туруханского музея с ИМЭЛС).

Ачинск находится в полутора сотнях верст западнее Красноярска на большом тракте, через него прошла Транссибирская магистраль, так что в отношении доступности это было, конечно, очень удобное место. Ачинск был небольшим городом, к началу XX столетия там проживало около 7 тысяч человек, имелись четыре церкви, несколько небольших заводов (кирпичных, кожевенных). Расположенный на пересечении сибирского тракта с рекой Чулым – притоком Оби, Ачинск служил перевалочным пунктом местной торговли. Ничего особенно примечательного в городе не было: как многие небольшие сибирские городки, он походил скорее на разросшуюся деревню с домами-усадьбами, окруженными добротными глухими заборами.

Швейцер, вспоминая об этом промежутке времени, пыталась создать впечатление некоторой особенной своей близости к Сталину. Она утверждала, что по приезде в Красноярск Сталин вызвал ее из Ачинска телеграммой, и она незамедлительно приехала; что в Ачинске он с поезда отправился прямо к ней и несколько дней ночевал^[844]. Это подтвердила местная большевичка Померанцева, у которой, собственно, Швейцер и жила^[845]. Добавив к этому рассказ дочери ачинской квартирной хозяйки Иосифа Джугашвили В. П. Филипповой о том, что Швейцер часто к нему приходила и оставалась до ночи (см. док. 10, 11), можно заподозрить романтические отношения между ними. Во всяком случае, кажется, Швейцер постаралась оставить такого рода намек. Борис Иванов также прозрачно намекал на заметный еще при жизни Сурена Спандаряна интерес к ней Сталина. По словам Иванова, когда тот приехал из Курейки в Монастырское и с дороги вошел в квартиру Спандаряна и Швейцер, то, здороваясь, дважды поцеловал ее в губы, причем она каждый раз восклицала: «Ах, Коба!»^[846]