Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть II: лето 1907 – март 1917 года

Приезд Ногина в Баку имел еще одну важную задачу. Ногин должен был организовать ту часть ЦК, которой предстояло работать в России. Как вспоминал М. И. Фрумкин, когда выяснилось, что намеченные кандидаты от меньшевиков отказываются работать с большевиками, Ногин и Фрумкин, посовещавшись в Москве в конце февраля 1910 г., наметили список пятерки – русской части ЦК. Помимо самого Ногина речь шла об Иннокентии Дубровинском (который находился за границей, но должен был   в Россию), Р. В. Малиновском, Сталине и В. П. Милютине. «Сталин был нам обоим известен как один из лучших и более активных бакинских работников. В. П. Ногин поехал в Баку договариваться с ним», – писал Фрумкин^[203]. В краткой биографии В. П. Ногина, написанной вскоре после его смерти, сообщается о совещании с Фрумкиным и их решении «предложить ЦК утвердить следующий список пятерки – русской части ЦК», далее приведены имена тех же лиц, что и в воспоминаниях Фрумкина. «Тов. Сталин в то время был в Баку, и В.П. поехал к нему, чтобы договориться с ним о его кандидатуре. В Баку он сделал несколько докладов о парижском пленуме ЦК и весною (апрель 1910 г.) снова вернулся в Москву»^[204]. Автор непринужденно обошел молчанием вопрос о том, было ли сделано предложение Кобе войти в русскую часть ЦК и чем дело закончилось. Следов того, что Ногин сделал Кобе это предложение, не существует. Автор вышедшей в оттепельные годы популярной биографии Ногина утверждал, что будто бы, когда Ногин в начале марта прибыл в Баку, оказалось, что Коба буквально накануне был арестован^[205]. Это очевидная подтасовка дат, которые известны из донесений полицейских агентов. Ни слова о предложении Кобе войти в ЦК нет и в статье самого Ногина о бакинской поездке^[206]. Вероятно, осмотревшись на месте, он отказался от этого намерения, и можно согласиться с А. В. Островским, предположившим, что свою роль мог сыграть происшедший на глазах Ногина конфликт Кобы с Сельдяковым^[207]. Сельдякова Ногин знал по предшествовавшей работе в Москве, и тот мог воспользоваться знакомством, чтобы бросить тень на Джугашвили. Может быть даже, Сельдяков затеял ссору на заседании комитета именно потому, что Ногин поделился с ним планами относительно продвижения Кобы в русскую часть ЦК.

Неделю спустя, 23 марта 1910 г., Коба был арестован. С самого появления в Баку его держали под наблюдением, но до поры до времени жандармам казалось более выгодным оставлять его на свободе: таким образом, имея агентуру и филеров, они знали обо всем происходившем в большевистском комитете (например, из отчетов о наружном наблюдении видно, что житель Елисаветполя Мелик Галустович Меликянц, 42 лет, партийная кличка Дедушка, кличка наблюдения Старик, попал в поле зрения филеров 22 января 1910 г. «от Молочного», то есть за ним следили из-за замеченных контактов с Кобой^[208]). После ареста одного из видных большевиков его место занимал кто-то другой, и всю тонкую паутину наблюдения приходилось налаживать заново, рискуя к тому же, что амбициозный новичок успеет тем временем совершить что-нибудь совсем нежелательное. Поэтому долгие месяцы Кобу предпочитали держать под наблюдением; в случае надобности его могли схватить в любой момент. Ровно той же логикой Бакинское охранное отделение руководствовалось в отношении Степана Шаумяна, который был арестован 15 апреля 1909 г. и уже 15 мая освобожден за недостаточностью улик, но за ним постоянно следили и считали, что «арест его в настоящее время был бы вреден для розыска, т. к. с потерей его из глаз отделения исчезнет центр, в котором, как лучи в собирательном фокусе, сходились и сходятся важнейшие деятели организации»^[209].

Теперь же, в марте 1910 г., обосновывая решение об аресте Кобы, начальник Бакинского охранного отделения ротмистр Мартынов докладывал в Департамент полиции, что «к необходимости задержания „Молочного“ побуждала совершенная невозможность дальнейшего за ним наблюдения, так как все филеры стали ему известны и даже назначаемые вновь, приезжие из Тифлиса, немедленно проваливались, причем „Молочный“, успевая каждый раз обмануть наблюдение, указывал на него и встречавшимся с ним товарищам, чем, конечно, уже явно вредил делу» (см. док. 42). По замечанию З.И.Перегудовой, такое поведение Молочного должно бы полностью исключить предположение о его связях с охранкой^[210].

Вместе с ним была арестована Стефания Петровская. При обыске в ее квартире нашли рукописи и довольно значительное количество нелегальных брошюр (см. док. 42, 47). Коба, как и при предыдущем аресте, на первом же допросе назвался своим настоящим именем. Чины Бакинского охранного отделения наконец могли уяснить то, что их собратья в Тифлисе знали давно, а именно что Коба – не мнимый Тотомянц, а Иосиф Джугашвили, давно уже разыскиваемый за побег из ссылки (см. док. 42). Дело категории «переписка» на них с Петровской завели одно, общее (см. док. 43). 26 марта обоих допросил помощник начальника Бакинского ГЖУ поручик Отдельного корпуса жандармов Подольский.