Сталин. Большая книга о нем

Тут есть один нюанс. Вроде бы по уставу начштаба армии Варенников не обязан ставить в

известность командира мехкорпуса 2-го эшелона обороны округа Рябышева о приказах НКО и

ГШ, касающихся приграничных дивизий. Как будто все верно. Но почему-то мне кажется, что

комкор генерал Рябышев тоже устав знал, и если сделал специальный акцент на поведении

начштаба 26-й армии, который так «странно» реагировал на его доклады, значит, были

причины. Как были причины подразумевать примерно то же самое и у человека, которого тем

более сложно обвинить в незнании устава, у маршала Советского Союза К.К. Рокоссовского.

Ведь Рокоссовский и писал, что до командиров уровня корпуса просто не доводили

поступающие из Москвы приказы и директивы:

«…Стало известно о том, что штаб КОВО начал передислокацию из Киева в Тернополь.

Чем это было вызвано, никто нас не информировал.

Вообще должен еще раз повторить, царило какое-то затишье и никакой информации не

поступало сверху…» И из-за этого у генералов приграничных округов, по словам

Рокоссовского, и возникало «недоумение», никто «не мог разобраться, каков план действий

наших войск в данной обстановке на случай нападения немцев…». А ведь, к примеру, те же

разведсводки РУ ГШ до командиров уровня корпуса доводились до всех в обязательном

порядке, т. е. и начатые перемещения войск с 15 июня по ПП также в обязательном порядке

должны были доводиться до комкоров!

Рябышев: «Попрощавшись с начальником штаба армии, я выехал в Дрогобыч. Тревожные

мысли по-прежнему не давали покоя. Прибыв, хотел по телефону переговорить с командармам о

своих опасениях. Но генерала Ф.Я. Костенко снова не оказалось на месте».

Если Костенко присутствовал в 72-й дивизии при докладе Абрамидзе в ГШ около 24.00 21

июня, то он, конечно, не мог находиться в штабе армии…

«В Дрогобыче, в Доме Красной Армии, в тот вечер состоялся большой концерт для

военнослужащих гарнизона и их семей. <…> Во время перерыва ко мне подходили командиры

и члены их семей. Мы обсуждали вопрос, как провести свой завтрашний выходной день. <…>

Вернувшись домой, я решил с рассветом снова поехать в штаб армии переговорить с

командармом. И быстро уснул.

Первые часы войны

Ровно в четыре часа утра по московскому времени меня разбудил запыхавшийся от бега

молоденький красноармеец-посыльный.

— Товарищ генерал, — торопливо обратился он, — в штабе вас срочно вызывают к

телефону!

Квартира от штаба поблизости. Собрался быстро и через несколько минут поднял трубку

телефона. Начальник оперативного отдела 26-й армии от имени командующего сообщил, что

немецко-фашистские войска во многих местах нарушили нашу государственную границу, ведут

бои с пограничниками, бомбят наши приграничные города и аэродромы.

— Но прошу без паники, — звучал его взволнованный голос. Затем тоном приказа

добавил: — Думаем, что это провокации. Не поддаваться на них! Огня по немецким самолетам

не открывать! Ждите дальнейших указаний!

Я решил немедленно привести соединения в боевую готовность, вывести их из военных

городков по тревоге. На этот случай еще ранее условился с командирами дивизий оповестить их

особыми словами, значение которых понимали только мы.

— Дежурный, вызвать командиров дивизий к аппарату!

Прошло не больше трех минут, и дежурный по штабу доложил:

— Командиры дивизий генерал-майор Мишанин, полковники Васильев и Герасимов на

связи!

Я взял трубку и, стараясь быть спокойным, произнес:

— У аппарата Рябышев.

— У аппарата Мишанин, — прозвучал приятный, мягкий голос командира 12-й танковой

дивизии. — Слушаю вас.

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

330

— Здравствуйте. В небе сверкает молния.

— Все ясно, Дмитрий Иванович, — поспешно ответил Т.А. Мишанин.

Пожелав успеха, закончил с ним разговор. В трубке зазвучал густой бас командира 7-й

моторизованной дивизии:

— У аппарата полковник Герасимов.

— Здравствуй, дорогой! Как у тебя, лес шумит?

— Лес шумит, но лесник свое дело знает, Дмитрий Иванович, — пробасил в ответ А.Г.

Герасимов.

— До встречи.

На проводе был командир 34-й танковой дивизии полковник И.В. Васильев.

Поприветствовав его, я сказал:

— Гора! Желаю успеха!

“Молния”, “лес”, “гора” — это условные слова, услышав которые от меня, командиры

соединений немедленно поднимали по тревоге части и вскрывали хранившиеся в сейфах

опечатанные пакеты с секретным предписанием о выходе в район сосредоточения».

Не армия, а колхоз «40 лет без урожая». Личная инициатива так и прет среди генералов.

Они даже себе, как в «казаках-разбойниках», тайные словечки придумывают. Или, может,

настолько не было доверия среди красных командиров друг другу, что они шли на такое?

Кстати, вполне может быть — ведь как можно еще назвать поведение начштаба армии