Сталин и Гитлер

В действительности же Гитлер задолго до этого прекратил играть комедию коллективного управления государством. Вместо этого он стал самолично издавать декреты и указы, которые сразу же приобретали силу законов, так как остальная часть системы воспринимала их именно в этом качестве. «В формулировке закона, – писал Ханс Фрэнк в 1938 году, – воплотилась историческая воля фюрера». Führererlass, или декрет, мог быть издан законным образом в качестве чрезвычайной меры, «не связанной, – продолжал Фрэнк, – ни с какими положениями законов государства». И тем больше регулярное издание административных директив способствовало тому, что такое положение вещей в системе стало восприниматься как постоянное, поскольку Гитлер мог действовать так, как будто он являлся единственным правомочным законодателем, полностью освобожденным от требований закона, предполагавших его обязанность консультироваться с министрами или искать одобрения (безоговорочного) рейхстага. Декрет Гитлера рассматривался остальной частью системы как особая разновидность закона, на практике более обязательная к исполнению, чем любой другой официальный акт парламента. В годы войны из 650 основных законодательных актов только 72 были формально законами, 241 из них был декретом фюрера, и 173 – приказами фюрера. И почти две трети из числа приказов были секретными. Подобная сила закона могла распространяться и на устные приказы Гитлера. Возражения некоторых должностных лиц против геноцида евреев в 1941 и 1942 годах могли быть заглушены простым ответом: «Это приказ фюрера», хотя едва ли можно найти хоть один документ за подписью Гитлера, который бы подтверждал это предположение⁴⁶. Привычка подчиняться Гитлеру продолжала распространяться, переходя из области конституционной нормы к обычным формам проявления почтения перед волей лидера, в какой бы форме оно ни выражалось.

Отказ от «коллективных» норм принятия решений становится очевидным, если учесть серьезное падение роли кабинета. После 1934 года Гитлер все менее и менее регулярно посещал заседания кабинета, и их число с участием Гитлера упало до всего лишь шести в 1937 году, и лишь одного, и последнего, которое состоялось 20 февраля 1938 года. Министры собирались более мелкими группами, но это происходило не регулярно и не так часто. Гитлер чувствовал себя неуютно на заседаниях комитетов и, так же как и Сталин, предпочитал обсуждать дела с одним или двумя лицами, иногда наедине с кем-либо, укрывшись в своем кабинете, но чаще всего в личной резиденции Берхтесгаден в Баварии или же просто за обедом либо ужином. Начиная с 1936 года и позже большая часть дискуссий по политическим вопросам проходила в неформальной обстановке, без протоколов и записей. В конце августа 1936 года, например, Геринг был вызван на юг в Баварию, где и проходило обсуждение его назначения главой нового влиятельного экономического планового агентства. Оно состоялось в ходе длительной прогулки по альпийским окрестностям. В 1938 году национал-социалист Балдур фон Ширах, поставленный руководить Веной после присоединения Австрии, был приглашен на обед с Гитлером. Перед началом обеда Гитлер, гуляя на открытом воздухе, отвел гостя в сторону подальше от присутвующих, чтобы никто не мог их расслышать, и здесь проинструктировал его о необходимости изгнания евреев из Вены⁴⁷. Дневники и календари встреч с основными министрами – Гиммлером, Гебельсом, Шпеером, Герингом – свидетельствуют о регулярных встречах за закрытыми дверями, содержание которых сохранилось, если это вообще было возможно, лишь в отрывочных воспоминаниях некоторых деятелей. Так же как и в случае со Сталиным, большая часть административной управленческой работы вращалась вокруг самой фигуры диктатора; его окружение привыкло к нерегулярности, секретности и фрагментарности политического процесса, ограждавших фюрера от какого бы то ни было ощущения, что он являлся главой правительства. «Я, без сомнений, не председатель Совета директоров», – говорил он партийным лидерам, собравшимся в 1937 году для того, чтобы услышать его мнение о принципах его руководства⁴⁸.