Сталин и Гитлер

Второе обстоятельство представляется самоочевидным. Оба государства опирались на огромную, сложную, многослойную структуру управления, включавшую правовой, административный, экономический секторы управления, а также систему безопасности. Их задача состояла в том, чтобы трансформировать политику в реальные действия, в рамках которых каждый элемент функционировал автономно. Хотя многое из того, что делалось, в конце концов зависело от принятых политических решений и идеологических установок, спущенных сверху из центра, промежуточные и периферические звенья административной машины должны были сначала интерпретировать эти инструкции, чтобы затем преобразовать их в правовую, социальную и экономическую реальность. При этом существовали огромный простор для субъективизма, возможности для импровизаций, юридических споров и даже для сознательного проявления нелояльности. Подробные данные о выполнении пятилетних планов в 1930-х годах свидетельствуют о том, что во многих случаях местным руководителям не удалось бы достичь намеченных центром целей, если бы они не подкупали, нарушая закон, рабочих, не изыскивали дополнительные неофициальные поставки либо не фальсифицировали статистические показатели в отчетах⁵⁹. Вряд ли можно предполагать, что тот или иной диктатор был бы способен непосредственно контролировать ход формирования всей политики или лично следить за ее исполнением. Избежать этих естественных ограничений было почти невозможно даже в случае с Советским Союзом, где существовала разветвленная сеть контрольных комиссий, в задачу которых входила проверка показателей выполнения планов⁶⁰. В этом отношении оба диктаторских государства не отличались от любого другого крупного современного государства. Конкуренция между отдельными ведомствами, споры по политическим вопросам, пропасть между планами центра и возможностями их реализации на местах, определенная независимость в принятии решений со стороны руководителей, находящихся вдали от центров власти – все это в большей или меньшей степени относится к тривиальным реалиям любого современного государства и в равной степени справедливо как в отношении Америки эпохи Рузвельта, так и Германии эпохи гитлеровской диктатуры. Практические детали функционирования режимов мало чем могут помочь при определении степени власти, которой пользовались наши тираны, но они позволяют понять, почему реализация одних направлений политики оказалась настолько более трудновыполнимой по сравнению с другими.

Одно из обстоятельств, представляющихся более важным при обосновании идеи «слабой диктатуры», заключается в противоречии между централизующими тенденциями диктаторской власти и фактической реальностью, возникающей вследствие широкомасштабного делегирования полномочий. Но к этой конструкции следует подходить с осторожностью. Делегирование полномочий было очевидной неизбежностью, но это отнюдь не означало непременного ослабления личной власти Гитлера или Сталина даже если это обстоятельство заведомо компрометировало их как прямых носителей высшей исполнительной власти. «Сталин не работал в одиночестве, – напоминал Молотов в одном из интервью. – Он собрал вокруг себя довольно сильную группу»⁶¹. Примечательной чертой каждой из систем было то, что диктаторы нуждались в небольшом круге преданных им коллег и подчиненных, которые должны были составить руководящее ядро, в рамках которого они бесспорно доминировали. «Многие из них были очень способными людьми, – продолжал Молотов, – но на вершине пирамиды Сталин был один»⁶². Ближний круг оставался на удивление постоянным на протяжении всей жизни обоих диктаторов, хотя баланс власти среди их приближенных и степень их близости к диктатору отнюдь не отличались такой стабильностью. Внутри правящих клик в ближайшем окружении обеих диктатур шла невидимая борьба за должности и продвижение по службе, которая по своей алчности была сравнима с тем, что происходило при дворе Людовика XIV.