Сталин и ГРУ

Анализируя обстановку во 2-м (восточном) отделе, Урицкий писал, что начальник отдела корпусный комиссар Карин тяжело болеет и требует освобождения от должности. В отделе не было также обоих заместителей — по агентуре и информации. Урицкий писал, что «т. Борович сейчас за рубежом, подлежит откомандированию из Разведупра — слишком тесно был связан с Радеком». Он также писал, что врид начальника отдела внешних сношений комбриг Мацейлик не справляется с работой и его необходимо заменить. Общий вывод в докладе был неутешительный: «В результате работа 1 и 2-го отделов разваливается. Я работаю третий год без отпуска, систематически недосыпаю, начинаю определенно выдыхаться, а условия работы все больше усложняются. Прошу Вашей помощи». В конце доклада Урицкий предлагал наркому получить санкцию ЦК на возвращение из Наркоминдела полкового комиссара Аскова — «НКИД за него цепляется, отдавать не хочет. Нужна санкция ЦК. Прошу подписать проект письма т. Андрееву». На должность начальника первого отдела Урицкий предлагал назначить комдива Горева, возвратив его из Испании, а на должность начальника отдела внешних сношений — комбрига Орлова, военного атташе в Германии. Из этих предложений ничего не вышло. Нарком отклонил все кандидатуры. Горев, Мацейлик и Орлов до осени 1937 года продолжали работать на своих постах.

В конце апреля была решена судьба еще одного крупного разведчика бывшего начальника агентурного отдела и помощника Берзина Бориса Мельникова. После года работы в Разведупре он был переведен в ИККИ на должность заведующего службой связи. Вполне естественно, что когда весной 37-го начался разгром руководства Коминтерна, то под удар в первую очередь попали сотрудники именно этой службы во главе со своим руководителем. 28 апреля нарком Ежов направил Сталину спецсообщение о Мельникове. В этом документе была собрана вся информация, которую удалось накопать о нем и тех сотрудниках, с которыми Мельников работал. Ему вменялось в вину то, что во время двукратного пребывания в японском плену он якобы выдал коммунистов, находившихся в Китае, а с приходом на работу в ИККИ окружил себя эмигрантами, вернувшимися в Союз из Харбина, которых хорошо знал по своей работе на КВЖД в 20-е годы и которых в НКВД считали «подозрительными по шпионажу». Приписали ему и то, что в 1924 году он примыкал к троцкистской оппозиции, а также моральное разложение в виде дорогостоящих попоек с женщинами. Собрав такой «букет» обвинений, Ежов просил разрешения у Сталина на арест Мельникова.

Генсеку ареста только одного Мельникова показалось мало, и на первой странице спецсообщения он наложил резолюцию: «Т. Ежову. Мельникова и «окружение» надо арестовать. Ст.». Об этом тут же сообщили Ежову, и участь заведующего службой связи и его ближайших сотрудников была решена. Выбить из него «признательные» показания было уже делом техники. Через две недели после ареста он уже подписывал все то, что ему подсказывали следователи, признаваясь и в шпионаже в пользу Японии, и во всех остальных грехах. Очевидно, по такой же схеме собирался компромат и на таких крупных разведчиков, как Артузов, Штейнбрюк и Карин. Без санкции Сталина Ежов, конечно, не решился бы на их арест.

На партийном собрании Разведупра 19 мая 1937 года Урицкий жаловался, пытаясь оправдаться и как-то выгородить себя: «Я беру слово не для того, чтобы преуменьшать наши недочеты. Я беру слово для того, чтобы конкретно разобрать причины наших больших недостатков. Наша парторганизация очень много проморгала и пропустила как в изучении людей, так и в их использовании. Я хочу остановиться на некоторых причинах, мешающих нашей работе. Работавший у нас Артузов, который руководил специальной работой, допускал много безобразий, давал непартийные установки, мешал нам…» Попытка оправдать себя и свалить все на уже отсутствующего зама выглядела не очень убедительно, и он решил попробовать оправдаться: «Теперь дело не только в том, чтобы наказать виновных. Работаю я в разведке всего два года. Дело очень ответственное. Причины, почему я пришел в Управление, всем известны. Это были причины прорыва. И те люди, которые остались здесь, должны были мне помочь. Я пришел сюда, и здесь были люди, которые мне мало помогали. Разведчики мы все вместе с вами плоховатые…» Но весной этого страшного года такие самокритичные выступления уже не помогали. Тем более что на этом собрании начальника Управления вывели из состава партбюро. И это, очевидно, был первый случай в истории Управления. Добиваясь у Ворошилова, а через него и у Сталина изгнания Артузова из Управления, Урицкий рубил сук, на котором сидел. После ухода такого опытного и квалифицированного зама неопытность, некомпетентность и дилетантизм нового руководителя военной разведки выявились в полной мере. Новый зам, чекист Александровский, ничем не мог помочь своему начальнику, будучи таким же дилетантом в разведке, как и Урицкий, и, очевидно, это стало ясно Ворошилову, а через него и Сталину.