Сталин и народ. Почему не было восстания

Многим зарубежным (да и некоторым отечественным тоже) исследователям и публицистам непонятен «странный феномен» массового патриотизма (ратного и трудового) советского народа. Им непонятно, например, как можно было сражаться за землю, которую Советская власть у крестьян «отобрала», «изъяла», «конфисковала», «экспроприировала» и т. п. Между тем вся эта аргументация была бы справедливой только в том случае, если бы «отобранная» земля отошла к каким-то другим владельцам, но она же ведь осталась в коллективном владении тех же самых крестьян. Весь массив исторических источников, которым мы располагаем, неопровержимо свидетельствует о том, что советские крестьяне в массе своей не рассматривали колхозную землю как якобы чужую и отнюдь не собирались отдавать ее без боя чужеземным завоевателям.

Крестьян глубоко возмущало стремление чужеземных завоевателей захватить их землю, политую потом, хлеб, скот. «Видите, время-то какое настало, – обращался к землякам-крестьянам член колхоза «Новая жизнь» Киренского района Иркутской области И. Г. Попов. – Фашист полез на нашу землю, приглянулась она ему, стервятнику. Мы ее, родную, полили своим потом и сделали плодородной, посмотрите наши хлеба! За них мы постоим!.. Земли не отдадим злодеям ни одного клочка» [185] . Можно привести еще множество подобных высказываний крестьян.

Чтобы адекватно разбираться в истоках и мотивах массового патриотизма советских людей (и особенно многомиллионных масс крестьянства), самим исследователям желательно хотя бы чуть-чуть быть российскими патриотами. Но, поскольку у американских, английских и других зарубежных исследователей это «чуть-чуть» начисто отсутствует, то они в этом вопросе многое воспринимают в превратном и искаженном свете. Подлинным камнем преткновения для них стал феномен массового патриотизма колхозного крестьянства. Распространенной в западной историографии была тенденция истолковывать данный феномен «ошибками» и «просчетами» немецких захватчиков в плане привлечения на свою сторону основной массы населения СССР (и в первую очередь крестьян), будто бы стонущего под «игом» большевизма и, чтобы сбросить это «иго», готового к сотрудничеству с оккупантами. Английский историк А. Ситон выдвинул совершенно бредовую, по нашему мнению, идею «отторгнутой протянутой руки», смысл которой состоит в том, что, мол, немцы, проявив с первых дней оккупации непомерную жесткость, не сумели привлечь население на свою сторону, оттолкнули якобы «протянутую им руку» [186] .

Несостоятельность указанной «идеи» совершенно очевидна, так как на самом деле никакой «протянутой руки» не было. Факты пособнической деятельности отдельных представителей крестьянства не носили массового характера, и их, следовательно, ни в коем случае нельзя ставить во главу угла. Следует четко уяснить: коллаборационизм некоторой части крестьянства – это не правило, а исключение из правила.

В этой связи даже в поведенческой позиции бывших кулаков (а это, как известно, наиболее пострадавшая от Советской власти прослойка крестьянства) преобладали патриотические мотивы. Мы считаем своим долгом опровергнуть довольно прочный стереотип в общественном сознании, согласно которому бывшие кулаки, оказавшиеся на оккупированной территории, якобы чуть ли не поголовно становились полицаями или карателями. Разумеется, часть бывших кулаков, руководствуясь мотивами, которые условно можно назвать «классовой местью» или «попыткой классового реванша», пошла на полицейскую или иную службу к врагу. Однако у нас есть веские основания утверждать, что они составляли меньшую часть от общего числа бывших раскулаченных крестьян, находившихся на оккупированной территории, а большинство их не запятнало себя изменнической деятельностью.