Сталин и НКВД

Во-вторых, суд над группой Тухачевского, Якира, Уборевича отличался от других московских процессов: над Зиновьевым и Каменевым в 1936 году, Пятаковым и Радеком в 1937 году и процессом над Бухариным 1938 года. Все остальные московские процессы были пропагандистским акциями, рассчитанными как на внутреннюю, так и на внешнюю аудиторию. Заключенные месяцами находились под следствием, их показания часто долго репетировались. Военных же арестовали и почти сразу расстреляли. Причем их судили закрытым судом. Иными словами, это была не пропагандистская, а политическая акция.

В-третьих, после ареста в апреле 1936 года группы Ягоды, Тухачевский неизбежно попадал под подозрение. Ведь следить за лояльностью руководства РККА должны были чекисты. Но если и Ягода, и Гай, и Молчанов, и другие оказались «правыми заговорщиками», то разве могли они разоблачить заговор военных? Так или примерно так должен был думать Сталин, ведь в его системе координат и Тухачевский, и Ягода – «правые». Именно поэтому в январе 1937 г. Тухачевского отправляют в длительный отпуск.

Спустя десятилетия В. Молотов поддерживал Сталина и давал Тухачевскому, в сущности, ту же оценку: «ненадежный». «Тухачевский – человек, который неизвестно куда поведет. Мне кажется, он повел бы вправо… Куда бы повернул Тухачевский, никому не известно… То, что он был не совсем надежным, – это безусловно». Хрущев также не сомневался в реальности заговора: «О Ворошилове тогда военные были очень невысокого мнения. Они его формально принимали, но все считали себя выше него. Так оно, видимо, и было… Арест Тухачевского я очень переживал. Но лучше всех из осужденных я знал Якира… С Тухачевским я не был близко знаком, но относился к нему всегда с уважением…Потом, когда сообщили о судебном процессе, я… ругал себя: «Как хорошо я к нему относился! Какое же я г., ничего не видел, а вот Сталин увидел». Что такое увидел Сталин, что не увидел Хрущев?

Как говорил Фриновский, «все правительство висело на волоске». Руководитель УНКВД Ивановской области В. Стырне, рассказывая Шрейдеру о заговоре, утверждал: «Не сомневайтесь, Михаил Павлович… дело чистое». Кстати, и сам Шрейдер, хотя и утверждает, что в душе сомневается в виновности Тухачевского, вслух говорит Стырне другое: «высказал свое негодование по поводу того, как могло случиться, что мы доверяли командование Красной Армии предателям, и если Тухачевский действительно шпион, то всех нас надо расстрелять, так как мы проглядели его» (выделено мной… – В. Н.). Можно, конечно, сделать акцент на других словах Шрейдера: «…если Тухачевский действительно шпион…». Но это не позволяет сделать другой его рассказ: «Вскоре вслед за арестом командующего Киевским особым военным округом Ионы Якира, застрелился начальник Главного политуправления Красной Армии Ян Гамарник… В это время в Иванове проходила партконференция, и я, как член секретариата, был в президиуме. После перерыва Носов, возвратившись в президиум и, видимо, только что узнав о самоубийстве Гамарника, со злобой сказал: Вот сволочь Гамарник, отпетый шпион и троцкист. Побоялся ответственности и застрелился. Не был бы виноват, не застрелился бы. Многим из нас, в том числе и мне, это, увы, казалось правдоподобным (выделено мной… —В. Н.)».

Начальник охраны Сталина Н.С. Власик в своих воспоминаниях тоже пишет о том, что доверял следствию по делу Тухачевского. Заместитель начальника ИНО НКВД Шпигельгляс летом-осенью в 1937 году вслух никаких сомнений в деле Тухачевского не высказывал, и даже наоборот, с горячностью утверждал обратное. В начале июля в Париже у Кривицкого был разговор с Шпигельглясом о деле Тухачевского. После спора об эффективности официальной пропаганды, советские разведчики перешли к существу дела, и Шпигельгляс провозгласил возбужденным тоном: «Они у нас все в руках, мы всех их вырвали с корнем…».

В реальность заговора верили и за рубежом. Нет смысла объяснять, почему руководство других коммунистических партий поддержало Москву. Но «Сталина поняли» не только коммунисты.