Исследователь спецслужб в Западной Сибири А. Тепляков также пишет, что сотрудники НКВД действовали в полном сознании того, что служат на благо системы. Подобную позицию можно охарактеризовать скорее как «каратели по убеждению», но не как «каратели по принуждению». Его наблюдения можно подтвердить воспоминаниями жены одного из руководителей сибирских чекистов, Почетного работника ВЧК-ОГПУ второго поколения, комиссара ГБ 3-го ранга Сергея Наумовича Миронова-Король (знак № 469). Она очень эмоционально описывает настроение своего мужа: «…Как только повеяло повышением, заметно приободрился…сразу вернулись к нему былая его самоуверенность, его гордая осанка, его азартная решимость, его честолюбие. Глаза сразу стали другие — залучились огоньками успеха, словно вернулись молодость, «настоящие дела», борьба с контрреволюцией». «Молодость, «настоящие дела, борьба с контрреволюцией»… Думаю, что это многое объясняет в поведении руководителей НКВД во второй половине 30-ых. Идеология «левого поворота» («борьба против угрозы буржуазного перерождения партийного аппарата», «борьба против угрозы фашистского заговора» и т. д.) способствовала тому, что в результате кланового конфликта на первых ролях оказались именно те чекисты, которые выдвинулись в 1929–1931 гг. «Ежовщина» не только открывала возможности быстрого карьерного роста («альтернативное ЦК») но и казалась «борьбой с контрреволюцией». Ниже будет показано, что фактически это создало ситуацию выхода НКВД из-под контроля политического руководства страны.
Империя ГУЛАГ
Оценивая рост влияния НКВД, следует помнить при этом, что НКВД был не только политической полицией, но и огромной экономической системой. Как известно, еще в конце 20-ых гг. в рамках Соловецкого лагеря особого назначения (СЛОНа) чекистами была создана система трудового использования заключенных концентрационных лагерей, с целью снять нагрузку на бюджет. Это управленческое решение позволяло увеличивать количество «изолируемых врагов социалистического строительства».
27 июня 1929 было принято постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «Об использовании труда уголовно-заключенных», которое фактически и создавало общесоюзную систему использования принудительного труда в экономике. В нем говорилось о необходимости, «расширить существующие и организовать новые концентрационные лагеря (на территории Ухты и других отдаленных районов) в целях колонизации этих районов и эксплуатации их природных богатств путем применения труда лишенных свободы». Трудно не заметить, что это решение предшествовало началу раскулачивания и коллективизации. Хочется обратить внимание на то, что буквальное понимание постановления Политбюро от 27 июня 1929 г. указывает только на экономические мотивы создания лагерей: «в целях колонизации этих районов и эксплуатации их природных богатств путем применения труда лишенных свободы».
Обществу предъявляли другую версию существования лагерей. Когда Сталин, Ворошилов и Киров в июле 1933 года совершили путешествие на пароходе «Анохин» и приняли у ОГПУ Беломорско-Балтийский канал, речь шла о том, это «отлично удавшийся опыт массового превращения бывших врагов пролетариата-диктатора и советской общественности в квалифицированных сотрудников рабочего класса и даже в энтузиастов государственно-необходимого труда». Вообще публичных выступлений Сталина на эту тему немного, но одно из них кажется очень показательным. В 1938 году, настаивая на отказе от системы условно-досрочного освобождения заключенных за ударный труд, вождь заявил: «Правильно ли вы предложили представить им список на освобождение этих заключенных? Они уходят с работы. Нельзя ли придумать какую-нибудь другую форму оценки их работы: награды и т. д.? Мы плохо делаем, мы нарушаем работу лагерей. Освобождение этим людям, конечно, нужно, но с точки зрения государственного хозяйства это плохо… Будут освобождаться лучшие люди, а оставаться худшие. Нельзя ли дело повернуть по-другому, чтобы люди эти оставались на работе: награды давать, ордена, может быть…Семью нужно дать им привезти и режим для них изменить несколько, может быть, их вольнонаемными считать. Это, как у нас говорилось, добровольно-принудительный заем, так и здесь: добровольно-принудительное оставление».