Сталин и НКВД

Иными словами: в пятидневный срок представить все документы и немедленно выполнять, поэтому не удивительно, что уже 10 июля Политбюро Украины приняло решение: «Послать первым секретарям обкомов следующую телеграмму: «Органы НКВД выявили и учли кулаков и уголовников частности первой категории. ЦК КП (У) предлагает тройкам приступить к работе». Как справедливо пишут Виннер и Юнге, это решение было принято без консультаций с партийным руководством в Москве и наркомом внутренних дел. Но ведь по тексту (да и по духу) телеграммы от 3 июля эти консультации не требовались: «немедленно арестовать». С. Косиор мог считать, что если он не выполнит это распоряжение, то его самого заподозрят неизвестно в чем.

Решение Косиора (напомним, что Станислав Викентьевич не только первый секретарь ЦК КП (У), но и член Политбюро ЦК ВКП(б)!) было аннулировано телеграммой заместителя наркома внутренних дел М.П.Фриновского: «Операцию по репрессированию бывших кулаков и уголовников не начинать, повторяю, не начинать. О дне начала операции и порядке ее проведения последует особое распоряжение наркома». Конечно, это решение Ежов и Фриновский согласовали с Хозяином, но «получилось неудобно как-то»: решение члена Политбюро отменил «какой-то комкор». Этот эпизод должен был показывать, как именно будут дальше развиваться события.

16—17 июля 1937 года в Москве прошло совещание, посвященное обсуждению деталей предстоящей операции. На совещании «Ежов стал называть приблизительные цифры предполагаемого наличия «врагов народа, по краям и областям, которые подлежат аресту и уничтожению. (Это была первая наметка спускаемых впоследствии — с середины 1937 года — официальных лимитов в определенных цифрах на каждую область.) «Услышав эти цифры, — рассказывал Стырне, — все присутствующие так и обмерли. На совещании присутствовали в большинстве старые опытные чекисты, располагавшие прекрасной агентурой и отлично знавшие действительное положение вещей. Они не могли верить в реальность и какую-либо обоснованность названных цифр.» (выделено мной. —В. Н.).

«Вы никогда не должны забывать, — напомнил в конце своего выступления Ежов, — что я не только наркомвнудел, но и секретарь ЦК. Товарищ Сталин оказал мне доверие и предоставил все необходимые полномочия. Так что отсюда и сделайте для себя соответствующие выводы.»

Когда Ежов закончил свое выступление, в зале воцарилась мертвая тишина. Все застыли на своих местах, не зная, как реагировать на подобные предложения и угрозы Ежова.

Вдруг со своего места встал полномочный представитель УНКВД Омской области, старейший контрразведчик, ученик Дзержинского и мужественный большевик Салынь.

— «Заявляю со всей ответственностью, — спокойно и решительно сказал Салынь, — что в Омской области не имеется подобного количества врагов народа и троцкистов. И вообще считаю совершенно недопустимым заранее намечать количество людей, подлежащих аресту и расстрелу.»

— «Вот первый враг, который сам себя выявил! — резко оборвав Салыня, крикнул Ежов. И тут же вызвал коменданта, приказав арестовать Салыня.

Остальные участники совещания были совершенно подавлены всем происшедшим, и более никто не посмел возразить Ежову.

Рассказывая нам об этом, Стырне никак не комментировал приведенных фактов и старался сделать вид, что совещание прошло на должном уровне и вообще все идет так, как и следовало ожидать. Но и я, и Добродицкий (заместитель Стырне. — Л. Н.) отлично понимали, что он переживает арест своего соотечественника (Салынь по национальности был латыш), соратника по работе в КРО и близкого друга, как трагедию». Действительно, пример начальника УНКВД Омской области Салыня очень яркий, но не очень типичный.

Приведу фрагмент мемуаров С. Реденса: «Перед началом этой операции было созвано совещание наркомов, начальников областных и краевых управлений НКВД, которое было в июле 1937 года…Были установлены лимиты для каждой области, надо сказать, что все это делалось наспех, без какого-то ни было учета, без подготовки… Никто даже приблизительно не мог сказать, какой же размер лимитов необходим для каждой области… Для Московской области цифра была определена — на первую категорию 6000 и вторую — 30000 (в то время еще не выделены Рязанская и Тульская области). По другим областям определял цифры Фриновский, и надо сказать, что определял он лимиты при полном отсутствии каких-либо данных, которыми можно было бы объяснить, почему та или иная область получила данную величину лимита…»

Речь идет, конечно, о том же самом совещании, и, оказывается, Фриновский «определял… лимиты при полном отсутствии каких-либо данных, которыми можно было бы объяснить, почему та или иная область получила данную величину лимита…».