Сталин и «русский вопрос» в политической истории Советского Союза. 1931–1953 гг.

Вот отсюда, видимо, и надо танцевать в определении мотивов возникновения «ленинградского дела».

Но внешне в поведении Сталина это никак не проявлялось, поэтому те, кто пишет сегодня о «ленинградском деле», вслед за Хрущевым тычут пальцем в Маленкова и Берию и считают, что вот именно они-то и создали это «дело». Я же склоняюсь к тому, что прав скорее бывший политический обозреватель Гостелерадио Лев Александрович Вознесенский, который считает, что от самого начала и до самого конца все «ленинградское дело» создал и довел до завершения Сталин, а Маленков, Берия и другие лишь подыгрывали вождю, правда, не бескорыстно, преследуя при этом и свои собственные цели.

Вот только Лев Александрович считает, что вождь это сделал исключительно в силу своего садистского характера. Я же исхожу из того, что причины были более глубокими.

Именно поэтому я не могу согласиться с мнением весьма уважаемого мною, одного из самых информированных экспертов этого периода Святослава Рыбаса, который полагает, что Маленков и Берия, так сказать, втянули вождя в «ленинградское дело», чуть ли не вопреки его воле.

В этой связи есть один аспект, который полностью остается за пределами внимания пишущих на эту тему.

Как мне представляется, когда вождь в 1948 году окончательно отказался от ждановских инициатив по поводу созыва в 1947 году XIX съезда партии и разработанной Ждановым Программы ВКП(б) и новой Конституции СССР, он полностью отдавал себе отчет в том, что вступает на стезю устранения из политики «русской управленческой команды», а значит – вступает на тропу столкновения с русским национальным элементом в широком смысле этого слова. Он еще не знал, что этот процесс примет форму «ленинградского дела», но к чему-то именно такому он уже шел, так сказать, дозревал в своих мыслях. И опасался этого столкновения. Опасался, судя по его поведению, очень сильно. И начал предпринимать превентивные конкретные меры.

Напуганный в 1947–1948 годах энергичным всплеском национального самосознания со стороны ждановской «команды», вождь перестал вести разговоры о своем физическом старении и возможном скором уходе в мир иной, перестал пугать свое ближайшее окружение мрачной перспективой по поводу того, что после его смерти их всех «передушат как котят», но готовиться к новому возможному повороту событий после его ухода из жизни начал более энергично.

Если судить по реальному его поведению, то начиная с 1949 года в его голове начали вызревать мысли о том, что необходимо физически поменять свое ближайшее окружение, убрав с политической сцены такие мощные политические фигуры, как Молотов, Берия, Микоян, и кое-кого рядом с ними (такую «пузатую мелочь», таких чиновников до мозга костей, как Маленков, Булганин и им подобные, вождь не опасался, полагая, что если они будут действовать в созданной им системе власти, то развалить Советский Союз после его смерти они будут не в состоянии, да им и в голову такие мысли прийти не могут). Это с одной стороны.

А с другой – вождя сжигала однажды пришедшая ему в голову мысль (после перенесенных им инфарктов и инсультов) о том, что надо принимать меры по дополнительному укреплению самой системы созданного им политического режима. Никаких других обручей, способных еще более прочно скреплять СССР, кроме аппарата ВКП(б), в его распоряжении не было.

В марте 1949 года Сталин инициирует создание института уполномоченных ЦК во всех союзных республиках и РСФСР, в дополнение к уже существующему на окраинах институту вторых секретарей в ЦК союзных республик. Эти уполномоченные ЦК, то есть Москвы, наделялись практически неограниченными правами. Положение об этом новом институте Сталин поручил разработать Маленкову.

Георгий Максимилианович, получив такое задание от вождя, много не мудрствовал. Он взял положение о правах комиссаров, создание института которых Сталин инициировал 16 июля 1941 года, и просто переписал его, а Сталин на заседании политбюро тут же утвердил.

Назначаемому из Москвы партийному чиновнику придавались поистине неограниченные полномочия. «Уполномоченный ЦК ВКП(б), – говорилось в постановлении политбюро, – является независимым от местных органов, непосредственно подчиняется ЦК ВКП(б) и регулярно отчитывается перед ним». Этому чиновнику вменялось в обязанность не только «обеспечивать правильную и своевременную информацию для ЦК ВКП(б) и контроль за выполнением партийными организациями решений ЦК ВКП(б)», но и «принимать на месте необходимые меры по обеспечению выполнения решений ЦК ВКП(б) и… улучшения партийно-организационной работы, по подбору и большевистскому воспитанию кадров в духе строгого соблюдения советских законов и государственной дисциплины, периодически проверять местные партийные организации по отдельным вопросам их работы» и т. д. Постановление определяло и штатное расписание уполномоченного: два заместителя, 7 инспекторов и 7 технических работников[64].