Сталин и Рузвельт. Великое партнерство

Премьер-министр Канады Макензи Кинг, давний, еще по учебе в Гарварде, друг президента Рузвельта, посетил Белый дом 9 марта. Прибыв пополудни, он сразу же направился в Овальный кабинет, где застал Элеонору за чашкой чая. При появлении президента Кинг подошел к нему и поцеловал его в щеку. («Он специально повернулся ко мне боком для этого».) Кинг не видел Рузвельта с сентября, со времени отъезда из Квебека, и его первым впечатлением было, что президент «выглядит намного старше», его лицо «сильно похудело», но ему тут же объяснили, что президент намеренно сбрасывает лишний вес. Поскольку общение затянулось, тревоги Кинга по поводу здоровья президента постепенно развеялись, он увидел, что президент прекрасно себя чувствует. После запоздалого и неофициального обеда с Элеонорой и Анной Беттигер в небольшой семейной столовой Рузвельт пригласил Кинга вернуться с ним в Овальный кабинет. Они беседовали несколько часов. Кинг сидел в кресле напротив сидящего на кожаном диване президента. «Когда я взглянул на часы, выяснилось, что мы непрерывно разговаривали с половины девятого вечера до двадцати минут двенадцатого, хотя мне казалось, что еще нет и десяти. Президент сказал, что не чувствует себя усталым. Беседа доставляла ему удовольствие»[767], – написал Кинг в своем дневнике. Он был посвящен в тему атомных исследований, поскольку Канада являлась главным поставщиком урана. В середине беседы Кинг спросил об атомной бомбе. «Когда я спросил о некоем оружии, которое может быть применено, – написал Кинг в дневнике уже поздно ночью, – он ответил, что, по его мнению, все работы закончатся к августу и что главная сложность заключается только в понимании, как именно применить полученный материал в отношении конкретной страны». Далее Кинг пишет, что задал очередной вопрос на эту тему, на который Рузвельт ответил, что, «как он полагал, русские уже вели работы в этой области и что-то знали о происходящем. Он считал, что настало время рассказать им, насколько далеко продвинулись работы над проектом. Черчилль категорически возражал против этого. Черчилль уже обдумывает вопрос о коммерческом использовании проекта в будущем (курсив авт.). Я сказал ему, что, как мне кажется, если русские обнаружат позднее, что определенные вещи тщательно скрывались от них, это может обернуться бедой».

Шесть дней спустя, 15 марта, всего за месяц до кончины, Франклин Делано Рузвельт в последний раз говорил о необходимости уведомить Сталина о существовании атомной бомбы. Разговор президента со Стимсоном проходил во время затянувшегося ланча на третьем этаже Белого дома в небольшой светлой комнате на южной стороне здания. Рузвельт выразил Стимсону свою обеспокоенность в связи с вероятностью, что весь проект создания атомной бомбы может провалиться. Президент сказал, что ужасно разнервничался из-за только что дошедших до него слухов, что он якобы «продал пшик» (намек на огромные средства, брошенные на разработку бомбы) – бомба может не получиться! Стимсон разубеждал президента (ему было известно о таких слухах, распространяемых плохо информированными людьми), отмечая, что проектом занимаются четыре лауреата Нобелевской премии «и что практически все остальные – выдающиеся физики». О неудаче не может быть и речи, говорил Стимсон, который уже давно смог вникнуть во все проблемы, связанные с бомбой. («Работы подошли к завершению, и результаты очень интересны и достаточно серьезны»[768].) Далее Стимсон писал:

«Я рассказал ему о двух научных подходах к проблеме будущего контроля над этим проектом в послевоенный период в случае успешного завершения работ, один из которых – секретный контроль над проектом, предпринимаемый теми, кто контролирует его сейчас, второй – международный контроль, который основывается на снятии ограничений в отношении как научных данных, так и доступа к ним. Я сказал ему, что все эти решения надо принять еще до первого применения такого оружия и что ему следует быть готовым сообщить об этом американцам сразу же после того, как это произойдет. Он согласился с этим». (курсив авт.)