Сталин и Рузвельт. Великое партнерство

В 1939 году, когда стало очевидным, что Гитлер и вермахт готовы нанести очередной удар, международное сообщество было обеспокоено не тем, действительно ли это произойдет, а тем, где именно он будет нанесен. Большинство американцев продолжали относиться к проблемам Европы как к чему-то крайне далекому. Изоляционисты верили, что океанские просторы являются несокрушимой защитой Америки. Однако Рузвельт так не считал. Еще в раннем возрасте на него оказала большое влияние книга Альфреда Мэхэна «Влияние морской силы на историю» (как рассказывала его мать, он погрузился в нее, «пока практически не выучил книгу наизусть»[336]), и он находил невразумительным мнение изоляционистов о том, что Америка может отстраниться от всего мира и чувствовать себя в безопасности за Атлантическим и Тихим океанами. Именно у Мэхэна он научился тому, что если страна не защищает и не патрулирует свои океаны, то на ее берега обязательно высадится противник. Он уяснил также и то, что торговля и экономическое состояние государства зависят от свободы судоходства.

Президент решил поднять вопрос о растущей угрозе для страны в своем ежегодном послании Конгрессу 4 января 1939 года. Как вспоминал его спичрайтер Сэм Розенман, Рузвельт тщательно подбирал верные слова, чтобы добиться своей цели – предупредить об опасности (не вызвав при этом гнева у пацифистов и изоляционистов) большинство граждан, которые до сих пор считали, что Америка может оставаться в стороне, что бы там ни случилось в Европе и сколько бы стран Гитлер и Муссолини ни захватили.

Он стремился подготовить Америку к войне различными способами, не трубя об этом на каждом углу. Он четко формулировал свои фразы, отмечая необходимость защитить американские структуры и постоянно делая особый акцент на религии. Он упомянул бога и религию девять раз. «Нестабильность за рубежом создает угрозу безопасности трем институтам, которые всегда остаются незаменимыми для Америки, – заявил он. – Первый – это религия, которая является источником двух других: демократии и добросовестности в международных отношениях… Религия, обучая человека его взаимоотношениям с Богом, вместе с тем наделяет его индивидуальным чувством собственного достоинства… Демократия, практика самоуправления, является договором, заключенным между свободными людьми, об уважении прав и свобод других наций»[337].

С другой стороны, он хотел предупредить Гитлера: если провокации зайдут слишком далеко, Америка вступит в борьбу. Свою речь он завершил словами: «На прошлом опыте международных отношений мы научились тому, чего делать не нужно. Опыт новых войн научил нас, что мы должны делать. Мы усвоили, что эффективное время для обеспечения обороны и отдаленные точки, из которых можно осуществлять нападения, кардинально отличаются от того, чтоб было двадцать лет назад».

Трем спичрайтерам, работавшим с ним над этой речью (Тому Коркорану, Бен Коэну и Сэму Розенману), он сказал то, что полностью прояснило для них, какие чувства он испытывал по поводу Чемберлена и Мюнхенского соглашения: «Мы могли бы сотрудничать с Гитлером, но в итоге мы бы потеряли все, что символизирует Америку»[338].

По мере того как угроза со стороны Гитлера нарастала, страны, к которым приближался вермахт, активно искали союзников, и Советский Союз был среди них. После того как Гитлер аннексировал Чехословакию и Австрию, Польша, единственная страна, остававшаяся между Германией и Россией, разрывалась между страхом перед новой воинствующей Германией и страхом перед своим старым пограничным недругом – Россией. Вражда между Россией и Польшей зародилась еще много веков назад. На Красной площади стоит знаменитый памятник в честь двух русских народных героев, гражданина и князя, которые изгнали поляков из Кремля в 1612 году. Эта скульптура является единственным архитектурным памятником (помимо мавзолея Ленина) на всей площади, что свидетельствует о том, насколько затяжными и глубокими были распри между этими двумя странами.