Сталин, Иван Грозный и другие

С этого сочинения XVII в. можно отсчитывать зарождение двойственного подхода к оценке царя. Эта двойственность сохранялась вплоть до «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина, когда лучший отечественный знаменитый историк придал ей новое качество. Ему не было известно процитированное выше и ставшее ныне знаменитым анонимное сочинение XVII в., но он пришел к сходным выводам, опираясь на известные ему к началу XIX в. источники. Нет ничего лучшего для подтверждения правильности общего заключения, чем два независимых, но одинаковых вывода, сделанных с интервалом в двести лет. Оставаясь убежденным монархистом, но находясь под воздействием западноевропейской культуры и ее гуманистических веяний, Карамзин не только выделил несколько этапов в истории сначала благочестивого царя, окруженного выдающимися советниками-реформаторами, а затем выродившегося в тирана, садиста, убийцу и насильника. К величайшей заслуге Карамзина надо отнести то, что, будучи безусловным сторонником самодержавия, он не поддался «очарованию зла» и, вопреки идеям богопомазанничества православного властителя (якобы неподотчетного земному суду) и ложного патриотизма, он назвал зло злом, садиста на троне – садистом и убийцей. Богданов цитирует известные и очень яркие характеристики, данные Карамзиным: «Жизнь тирана есть бедствие для человечества, но его История всегда полезна, для государей и народов: вселять омерзение ко злу есть вселять любовь к добродетели»; «Народ русский отвергнул или забыл название Мучителя, данное ему современниками, и по темным слухам о жестокости Иоановой доныне именует его только Грозным»[22].

Богданов не делает больших различий между научными трудами и художественной литературой, между публицистами и драматургами, между поэтами и скульпторами. Мне кажется, что такой подход отражает то сознательное смешение жанров и стирание границ, которое произошло в советское время, причем заложено было идеями и стараниями сталинских идеологов, а точнее самого вождя. До революции все эти жанры вырабатывались для интеллектуального сообщества, умевшего четко различать объективное научное и субъективное художественное творчество. В период сталинизма, с момента формирования единого идеологического центра в структурах ЦК ВКП(б), гуманитарная наука, культура, искусство, печать, книгоиздание, органы пропаганды управлялись как единый ансамбль, дирижёр и помощники которого стояли за кулисами власти. В 20-40-е гг. ХХ в. народ, с одной стороны, с трудом осваивавший азы грамотности и общеевропейской культуры, с легкостью подпадал под влияние целенаправленной информационной атаки печати, радио, кино, литературы, а с другой стороны, ему постоянно угрожали репрессиями, голодом, войной. Ничего подобного в XIX в., конечно же, не было.

Среди тех нетривиальных вопросов, которые поднял Богданов, мне бы хотелось отметить его полное горечи замечание о роли советской интеллигенции в грозненской и подобных ей идеологических эпопеях. Он принял на веру, что та антигрозненская художественная литература, которая была издана в эпоху перестройки, стала как бы формой покаяния и «исправления нанесенного человеческим душам зла» в сталинскую эпоху[23]. На самом же деле, как утверждает сам автор, за этим стоит более серьезное явление: «Обвиняя Сталина и его приближенных и приспешников, мы не должны забывать, что в вопросе об Иване Грозном инициаторами кампании были не они, а интеллигенты, предложившие властям предержащим мотивы оправдания и возвеличения «великого государя». Более того, преодолевая сопротивление огромного культурного наследия, воспрещавшего хвалить царя-убийцу, участники большевистской акции (далеко не всегда марксисты по убеждениям) взращивали семена зла, попавшие в культурную почву за долго до них и уже успевшие дать ядовитые побеги»[24]. Очень сильное высказывание, тем более что оно принадлежит представителю последнего поколения советских и первого поколения российских историков-интеллектуалов. Но изучая материалы, связанные с внедрением в советское общественное сознание героического образа царя-опричника, я не нашел ни одного случая, когда бы люди науки или культуры были инициаторами и бежали впереди запросов власти. Все творческие люди были очень разными; по своей природе они были индивидуалистами, и оставались индивидуалистами даже в низком угодничестве. Единственный сомнительный случай связан с книгой историка Р.Ю. Виппера «Иван Грозный», вышедшей в 1922 г. Однако книга эта изначально была антибольшевистской, и ее автор никак не мог предугадать и подготовить почву для будущих сталинских пропагандистских экзерсисов. Так что уважаемый коллега не прав, взваливая на научное сословие вину за инициативу фальсификации истории: «К великому стыду ученых, змея сия заползла в общественное сознание из их среды», – уязвляет историк всех без исключения[25]. Нет и нет, змея заползла оттуда, где родилась, т. е. из гнезда сталинизма и это я пытаюсь доказать в новой книге. Следует различать тех, кто поклонялся Змию, и тех, кто его порождал.