Сталин, Коба и Сосо. Молодой Сталин в исторических источниках

Но этим она не ограничилась. В этой же беседе Ц. Бобровская-Зеликсон рассказала, как в 1934 году по заказу «Правды» она писала свою статью к 30-летию бакинской стачки. В статью редакция газеты внесла правку по указанию Ярославского, добавив от лица Бобровской заявление, что стачкой руководил Сталин. Она согласилась на эту правку, так как Е. Ярославский уверял ее, что имеет документальные подтверждения своей версии. Однако позднее, уже в 1948 году, к Бобровской обратились сотрудники Центрального партийного архива и объявили, что ее статья – единственный источник, подтверждающий, что Сталин находился в Баку во все время стачки, в связи с чем просили ее дать более подробные воспоминания. Таким образом и появилась на свет приводимая здесь запись беседы с Зеликсон. Надо отдать ей должное, несмотря на то что на дворе стоял не самый благоприятный для правдивых рассказов год, Зеликсон все же вступила в спор с версией Ярославского, причем повела себя осторожно и довольно ловко. Сначала нашла повод уклониться от роли непосредственного свидетеля, затем сделала оговорку, что, возможно, Ярославский все же был прав, но наконец выдвинула еще один хитрый аргумент: «Возможно, что ошибается Ярославский, и вот почему. В иные дни этой забастовки нами допускались кое-какие ляпсусы в деле ее проведения и мне кажется, что, если бы т. Сталин был там все время, этих ляпсусов не было бы»[141]. Немногие мемуаристы ухитрялись, а главное – всерьез пытались отстоять свое представление о событиях. Наверное, те, кто не хотел кривить душой, в большинстве своем просто не писали мемуаров.

Собранные Истпартами рассказы о Сталине имеют также и локальную специфику. Воспоминания, записанные в Тифлисе и Баку, по стилю, тональности заметно отличаются от присланных из Вологды, Курейки или Ачинска. Отчасти это обусловлено различием соответствующих этапов биографии Иосифа Джугашвили, его возрастными изменениями и характером отношений с будущими мемуаристами (одно дело – рабочие, среди которых он вел агитацию, совсем другое – квартирные хозяева ссыльного). Отчасти, вероятно, сыграли роль те работники Истпартов и музеев, которые вели сбор и запись устных воспоминаний. Их манера письма, воздействие на собеседника, представления о том, какими должны получиться записи, разумеется, накладывали отпечаток на прошедшие через их руки тексты.

Те, кто знал Сталина в Закавказье, были преимущественно товарищами по подполью; жители Вологды и Сибири – простые обыватели, описывающие живущего с ними рядом ссыльного. Стало быть, первые лучше знали его качества партийного работника, конспиратора и т. д., вторые наблюдали его повседневные бытовые привычки. Задача кавказских мемуаристов была сложнее, они в большей мере сталкивались с необходимостью подстраиваться под официальную версию истории РСДРП.

Понятна готовность революционных рабочих Тбилиси и Баку гордиться и хвастаться когда-то имевшим место знакомством с Кобой. Важно еще иметь в виду, что его в тех местах хорошо знали. Там он, хоть и нелегал, был на виду, многие знали его с детства, наблюдали его взросление и эволюцию, помнили слова и поступки, там за ним следовал шлейф слухов. Сколько бы он ни менял имен, паспортов, конспиративных квартир, он оставался самим собой: Сосо и Кобой. Напротив, для тех, кто встречался с ним в ссылке, он был каким-то грузином с труднопроизносимой фамилией, одним из множества (революционное движение на Кавказе было хорошо развито, и кавказцев в местах ссылки имелось в избытке). Он попадал в ссылку из непонятных местным обывателям краев и потом исчезал в неизвестном направлении. Изрядное число авторов воспоминаний простодушно признавались, что вплоть до середины, а то и конца 1920-х годов они не отождествляли когда-то квартировавшего по соседству, а то и в их собственном доме, Осипа с товарищем Сталиным. «Только после революции я узнала, что у меня на квартире жил вождь партии Иосиф Виссарионович Сталин. После революции, года сейчас не помню, приходят ко мне местные коммунисты и спрашивают: “У тебя жил Иосиф Виссарионович Сталин?” – “Нет, – говорю, – такой фамилии не было. У меня на квартире, – говорю, – был Иосиф Виссарионович Джугашвили”. Вот тогда они мне все и разъяснили». Это из рассказа сольвычегодской квартирной хозяйки М.П. Кузаковой, записанного по причине ее неграмотности неким Калиничевым в 1936 году[142].