Прячась за плетнем, Дырман и разведчики подобрались к крайней избе, притаились за колодцем и прислушались. За стенкой сарая тяжело ворочался скот, в избе тоже подавали признаки жизни, за заиндевевшими от мороза окнами мигнул и исчез тусклый огонек. Дырман передернул затвор немецкого автомата и, проскользнув к крыльцу, постучал в дверь. После томительной паузы в сенцах громыхнуло пустое ведро, и испуганный старческий голос спросил:
– Хто цэ?
– Из городской управы! Машина у нас в кювет слетела! Давай лопаты! – на ходу импровизировал Дырман.
– Щас! Щас, господин начальник! Трохи погодьте! Погодьте! – умолял старик.
Его дрожащие руки никак не могли нащупать щеколды.
– Че так долго возишься? Партизан прячешь?! – рыкнул Дырман.
– Та боже упаси! Яки партизаны?
– В доме есть посторонние?
– Не, никого нема. Я, старуха, невестка та диты, – лепетал старик.
Наконец он нашел щеколду. Громыхнул засов, и дверь приоткрылась. Дырман, оттеснив в сторону трясущегося от страха хозяина, шагнул в горницу. Вслед за ним в избу вошли бойцы. В тусклом свете лучины на них испуганно смотрели старуха, средних лет женщина и двое закутанных в мужские рубашки ребятишек. Сердце Дырмана защемило, но ему и разведчикам пришлось и дальше играть роли фашистских прихвостней, чтобы не вызвать подозрений. Отогревшись, съев скудный ужин и расспросив хозяев об обстановке в деревне, они, прихватив с собой лопату, покинули избу и вернулись в группу.
Доклад Дырмана поднял настроение Лаубэ и его подчиненным – высадка десанта для гитлеровцев осталась незамеченной. В ближайшей округе крупных воинских подразделений не находилось. Отдельные вооруженные команды, если и появлялись в Зачерне, то редко, а полицаи вовсе не совали в нее нос. Единственный представитель оккупационной власти – староста, так тот боялся собственной тени. Все, вместе взятое, убедило Лаубэ в том, что операционную базу РДР, как и планировалось, следует разбить в окрестностях Зачерни.