Сталин. По ту сторону добра и зла

Вполне может быть, что Жуков на самом деле руководствовался высшими соображениями. Но он забыл другое: за окном стоял 1946 год, Германия дымилась в руинах и уже не надо было никого посылать на спасение Западного или Ленинградского фронта. Сталину возражения Жукова не понравились, и он заговорил с маршалом на таких высоких тонах, что тому пришлось смирить гордыню и переделать приказ. Однако Сталин не подписал его и на этот раз.

И вот тогда-то маршал Василевский, который стал начальником Генерального штаба, «просветил» Жукова. «Сталин, — сказал он, — хочет издать приказ наркома, а не какого-то там главкома...» И только тут Жуков наконец-то прозрел. «Так получилось даже лучше, — писал он в своих воспоминаниях. — Пожалуй, я был не прав, настаивая на издании приказа главкома, а не наркома».

Проект был переделан на приказ наркома, и Сталин тут же подписал его. А вот его отношения с Жуковым становились вся напряженнее, и «чем дальше шло время, писал позже маршал, тем больше накапливалось горючего материала во взаимоотношениях с Булганиным и Сталиным». «Я чувствовал, — говорил он, — что вокруг меня идет какая-то неблаговидная работа. И наконец, разразилась для меня крупная неприятность».

Понятно желание Жукова обелить себя и объяснить свою опалу хитростью Абакумова и Булганина, которые сумели направить сталинский гнев и сталинскую подозрительность в нужном для себя направлении.

* * *

1 июня 1946 года Жуков предстал перед Высшим военным советом, куда были приглашены маршалы СССР и родов войск. «Сталин почему-то опаздывал, — вспоминал исполнявший обязанности секретаря С.М. Штеменко. — Наконец, он появился. Хмурый, в довоенном френче. По моим наблюдениям, он надевал его, когда настроение было «грозовое». Недобрая примета подтвердилась. Неторопливыми шагами Сталин подошел к столу секретаря совета, остановился и медленным взором обвел всех присутствующих. Как я заметил, на какое-то едва уловимое мгновение сосредоточился на мне. Затем он положил на стол папку и глухим голосом сказал: «Товарищ Штеменко, прочитайте, пожалуйста, нам эти документы».

Товарищ Штеменко прочитал, и собравшиеся услышали показания арестованных по делу Жукова, которые обвиняли его в заговоре «с целью осуществления в стране военного переворота». Как вспоминал сам Жуков, в зале установилась зловещая тишина. Она длилась целые две минуты, пока ее не нарушил сам Сталин, который предложил высказывать свое мнение. Первыми выступили Молотов и Маленков, которые попытались убедить Высший военный совет в виновности Жукова. Их крайне отрицательное отношение несколько скрасили выступления Конева, Василевского и Рокоссовского.

Дав не очень-то лестную характеристику крутому нраву и трудному характеру маршала, они тем не менее усомнились в организации им столь рискованного заговора. А маршал бронетанковых войск Рыбалко сказал прямо: «Товарищ Сталин! Товарищи члены Политбюро! Я не верю, что маршал Жуков заговорщик. У него есть недостатки, как у всякого другого человека, но он патриот Родины, и он убедительно доказал это в сражениях Великой Отечественной войны».

Сталин взглянул на Жукова. «А что вы, товарищ Жуков, можете нам сказать?» — спросил он. «Мне, товарищ Сталин, — ответил тот, — не в чем оправдываться, я всегда честно служил партии и нашей Родине. Ни к какому заговору не причастен. Очень прошу разобраться, при каких обстоятельствах были получены показания... Я хорошо знаю этих людей, мне приходилось с ними работать в суровых условиях войны, а потому убежден в том, что кто-то их принудил написать неправду».

Да, вот это называется, приехали! Не ответ жесткого и холодного воина, каким Жуков был на войне, а лепет школьника. Особенно поражает «кто-то их принудил»! Можно подумать, он не знал, как делались эти дела и сам не ставил свои подписи на расстрельных документах. И вряд ли так уж ошибается А. Бушков, который пишет в своей книге «Россия, которой не было»: «Возможно, маршал Жуков по количеству пролитой крови и шлейфу самолично вынесенных смертных приговоров за спиной в определенные годы превосходит даже Сталина».

Да, война есть война, и подходить к ней с мерками военного времени, значит, действительно лить слюни. На ней можно и нужно расстреливать трусов и паникеров, нельзя было другого: с откровенным цинизмом относиться к человеческой жизни.

Выслушав маршала, Сталин покачал головой и после небольшой паузы сказал: «А все-таки вам, товарищ Жуков, придется на некоторое время покинуть Москву...» Трудно сказать, что думал в ту минуту Сталин. Как и сам опальный маршал, он в какой-то степени был поставлен перед выбором: поддержать жаждавших жуковской крови политиков или принять сторону военных.