Сталин. По ту сторону добра и зла

А вот что поведал уже после ареста Берии один из «сожителей» Жемчужиной: «С первого же дня ареста меня нещадно избивали по три-четыре раза в день и даже в выходные дни. Избивали резиновыми палками, били по половым органам... Прижигали меня горящими папиросами, обливали водой, приводили в чувство и снова били... От меня требовали, чтобы я сознался в том, что я сожительствовал с гражданкой Жемчужиной и что я шпион. Я не мог оклеветать женщину, ибо это ложь, и, кроме того, я импотент с рождения...»

Надо ли говорить, что после таких пыток не способный к детопроизводству мужчина готов был сознаться не только в нарушении седьмой заповеди. И как тут не вспомнить анекдот времен развитого социализма, в котором секретарь партийного комитета говорит одному из своих подчиненных, на неисполнение которым своих супружеских обязанностей ему пожаловалась его жена: «Да, ты импотент, но прежде всего ты коммунист!»

Приблизительно так ответит и сам Молотов на вопрос генерального секретаря компартии Израиля, почему он, не самый последний человек в партии, не боролся за жену.

— Именно потому, что я член Политбюро и был обязан подчиняться партийной дисциплине...

Ничего не скажешь, достойный ответ достойного человека, особенно если учесть, что он был дан... через два года после смерти Сталина. И тем не менее вбитый в Молотова Сталиным страх, по всей видимости, продолжал жить в каждой клеточке его тела. Потому он и ответил именно так, как ответил...

Что он чувствовал на самом деле? Наверное, все же то, что и должен чувствовать любой нормальный человек: ненависть к Сталину и жалость к любимой жене. Но единственное, на что он оказался способен, так это избавить ее от побоев и пыток. Сам он еще продолжал держаться на плаву, и повидавшие виды чекисты не спешили.

Жемчужину обвинили по печально знаменитой «пятьдесят восьмой» и отправили на пять лет в Кустанайскую область. Иногда Берия, явно издеваясь над «Вячеславом», снисходил до того, что, словно раскрывая страшную государственную тайну, шептал ему на ухо: «Полина жива!» И тот только благодарно кивал головой.

Впрочем, кто знает, возможно, он думал уже не о жене, а о том страшном для него дне, когда по воле своего приятеля будет отправлен в товарном вагоне куда-нибудь в Магадан. Дела его шли все хуже, и сталинское окружение, затаив дыхание, ожидало того радостного для многих из них часа, когда покатится голова совсем еще недавно первого претендента на сталинский трон. А она, к удивлению многих, все еще продолжала держаться на его плечах. Даже после того, как в его кабинете был обнаружен весьма странный портрет Сталина. Однако буквально сиявший от счастья Берия радовался недолго. Сделанный в стиле Модильяни потрет вождя был написан каким-то безвестным художником-эмигрантом и подарен им Молотову.

Дело о «странном портрете» было спущено на тормозах, хотя при большом желании можно было обвинить Молотова в хранении карикатуры на товарища Сталина. Но никакого послабления это не означало, и когда в апреле 1950 года Сталин снова реорганизовал Бюро Совмина, Молотова в нем уже не было. Правда, он все еще оставался членом Политбюро и заместителем Сталина в правительстве. Но это ничего не значило. Сталин давно уже перестал его приглашать к себе на обеды, где собирались избранные, и не звонил. Верный заветам иезуитов, он знал, как добивать жертву, и эта неизвестность была для Молотова куда хуже любого приговора. Ведь каждый божий день он ложился спать и вставал только с одной мыслью: «Сегодня возьмут...» И как вспоминал один из его помощников: «В те времена на него было просто жалко смотреть...»

Да и как не жалеть, если Сталин однозначно утвердился в своем мнении, что его теперь уже бывший друг и соратник... американский шпион. И базу для основания своих подозрений он подвел прямо-таки убийственную. По его убеждению, Молотова не могли не завербовать только по той причине, что он, по его же собственным словам, как-то ехал из Нью-Йорка в Вашингтон. «Раз ехал, — рассуждал Сталин, — значит, у него там есть собственный салон-вагон. Как он мог его заиметь? Значит, он американский агент!»

Да что там говорить, здорово! Особенно если учесть, что свои собственные салон-вагоны, а чаще всего и собственные поезда имелись только у советских партийных бонз, а на загнивавшем Западе все было намного скромнее. Но якобы построенный Сталиным в отдельной стране социализм сыграл с вождем злую шутку. И каково же было, наверное, разочарование вождя, когда в ходе расследования спецслужбы никакого салон-вагона у Молотова не обнаружили.

Так что Берия все рассчитал правильно и вместе с Маленковым постарался помочь повисшему на самом краю пропасти Молотову в эту самую пропасть упасть. Но все доносы были напрасными. Сталин не дал арестовать Молотова, который уже считал свои последние часы на свободе. Почему? Вполне возможно, только потому, что арест и суд над вторым человеком в стране и партии мог вызвать законное недоумение во всем мире, и особенно в странах социалистического лагеря.