Сталин против Лубянки. Кровавые ночи 1937 года

Пожал руку Сереже, на меня только взглянул – я была со вкусом, хорошо одета, – взглянул мимоходом, поздоровался, но как-то небрежно. Я сразу это пренебрежение к себе почувствовала, вот до сих пор забыть не могу…

Впрочем, за столом он старался быть любезным, протянул мне меню первой, спросил, что я выберу, а я сама не знала, глаза разбегаются. Я и призналась – не знаю… А он говорит мне, как ребенку, упрощая снисходительно, даже ласково:

– А я знаю. Закажите телячьи ножки фрикассе.

<…>

Я говорила, как нас принимал Эйхе на даче-дворце в лесу. После этого мы встречались с ними не раз. У них была еще дача, меньше той, но тоже роскошная, только уютнее, милее.

Однажды мы приехали туда вдвоем. На даче – только Эйхе и его жена (слуг я не считаю)…» [136]

И вдруг из этих дворцов и правительственных дач, где разбегались глаза от изысканных блюд в меню и можно было «не считать» слуг, Каруцкому грозит опасность перебраться прямиком в ряды советских трудящихся – тех самых, которые в это время жили в неотапливаемых бараках, землянках и времянках, давились в очередях за крупой и черствым хлебом, работали в две смены в условиях форсированной индустриализации… Из всего былого великолепия ему оставили только его любимые порнографические открытки – скромную утеху коммуниста и чекиста. И это изгнание из номенклатурного Эдема – благодаря немилости Ягоды. Легко представить себе отношение Каруцкого, и без того не слишком сдержанного, к Ягоде и его клевретам, тем более что он хорошо знал, какой образ жизни в действительности ведут они сами.

Мстительный и злопамятный, не менее твердо Ягода преследовал и выдвиженцев своего злейшего врага Евдокимова – лидера пресловутой «пятерки». Из делавших карьеру под руководством Евдокимова на Правобережной Украине, а затем на Северном Кавказе, он пощадил лишь тех, кому посчастливилось подружиться с давним любимцем Ягоды Фриновским, которого нарком сделал начальником Главного управления пограничной и внутренней охраны (ГУПВО) НКВД. Этот человек, внук православного священника и сын учителя, недоучившийся семинарист, оказался начисто лишен каких-либо нравственных принципов, к тому же обладал исключительными способностями к подхалимажу. Среди уцелевших в НКВД выдвиженцев Евдокимова он оказывал, пожалуй, особое покровительство двум своим давним сослуживцам по Правобережной Украине (там они служили в начале 20-х гг.) – заместителю начальника УНКВД по Северному Кавказу Владимиру Курскому и заместителю начальника УНКВД по Ленинграду и Ленинградской области Н.Г. Николаеву-Журиду. Последнему покровительствовал также оперативный секретарь НКВД комиссар госбезопасности 3-го ранга Я.А. Дейч. И Курского, и Николаева-Журида Ягода не жаловал как евдокимовцев в прошлом, но терпел в своем ведомстве, видимо, за особую старательность. Возможно, сыграли роль и их личные связи с влиятельными ягодовцами: Курский и Молчанов родились в Харькове в 1897 г. и там же выросли. Курский вряд ли доводился начальнику СПО другом детства: он вырос в бедной еврейской семье (его отец работал портным), трудился подмастерьем у часовщика и наверняка не испытывал дружелюбных чувств к воспитанникам Харьковской торговой школы, где учился на коммерсанта юный Жорж Молчанов. Все же, как мы увидим в дальнейшем, в стиле работы и построения карьеры Курского видна школа Молчанова. Что же касается Николаева-Журида, то он учился в Киевском университете в те же годы, что и Миронов с Гаем.

И тем не менее наверняка потребовалась поддержка по меньшей мере самого Агранова, чтобы Курский 15 июля неожиданно получил место Каруцкого – начальника Западно-Сибирского крайуправления НКВД. По сравнению с Северным Кавказом, несмотря на более суровый климат, это в то время считалось важным повышением. Дело в том, что партийным наместником Западной Сибири являлся Роберт Эйхе, любимец Сталина, недавно введенный им в Политбюро, восходящая звезда кремлевского небосклона. Работа с Эйхе расценивалась как дело высокого престижа. Он проявил себя горячим энтузиастом массовых репрессий. Через полгода на декабрьском Пленуме ЦК ВКП(б) он слегка упрекнет самого Сталина: «Товарищ Сталин, мы поступаем слишком мягко!» При таком секретаре крайкома перед начальником Западно-Сибирского УНКВД открывались поистине безбрежные перспективы проявить свои способности к карательной деятельности.