Сталин против Лубянки. Кровавые ночи 1937 года

Возвышение Курского можно объяснить лишь настроением эйфории от радостных для Ягоды известий, полученных им 15 июля, которые упоминались выше, да еще тем, что он, видимо, не знал в то время о предательстве Агранова (тот позднее жаловался, как непросто было ему протащить через Ягоду нужные решения по кадрам: «Тов. Ягода крепко держал в своих руках работу по кадрам и не давал возможности переставить людей» [137] ). Вторая кадровая перестановка, состоявшаяся в тот же день, должна была пройти легче. Ягода наверняка знал, что Сталин недоволен членом ЦК ВКП(б), первым секретарем Свердловского обкома Иваном Кабаковым. Пламенный сталинист, Кабаков никогда не принадлежал ни к каким оппозициям, стремясь мчаться по орбитам сталинской политики впереди генеральной линии партии. Сталинский принцип пренебрежения уровнем потребления во имя форсированной индустриализации и других политических задач он доводил до предельных результатов. Бывший слесарь, Кабаков держал трудящееся население области в такой нищете, что при нем в Свердловске стояли огромные очереди даже за хлебом. Признавая этот факт на февральско-мартовском Пленуме 1937 года, он свалил его на происки «врагов», после чего перешел к тому, что его волновало гораздо больше продовольственных проблем: «В одном магазине встретили такой факт – на обертку используют книги Зиновьева» [138] . Сталин не терпел не в меру исполнительных дураков – тех, кто доводил его политическую линию до абсурда. Летом 1936 г. Кабакову оставалось менее года до исключения из ЦК и ареста в качестве «врага народа». Поэтому решение предварительно заменить начальника Свердловского облУНКВД не должно было вызвать особых сомнений у Ягоды.

И здесь Агранову удалось разом убить двух зайцев: избавиться от чрезвычайно опасного для него соперника и перевести в Москву преданного помощника. Под соперником подразумевается старший майор госбезопасности Дмитрий Дмитриев – заместитель Миронова и наиболее ценный для него сотрудник. Цепкий, наблюдательный, хитрый и ловкий Дмитриев все время находился там, где был Миронову нужнее всего. Он выезжал в Ленинград сразу после убийства Кирова и первым получил показания от одного из арестованных, что к убийству якобы причастны люди из прежнего окружения Григория Зиновьева, выполнив тем самым знаменитое сталинское распоряжение: «Ищите убийц среди зиновьевцев» [139] . С этого момента Дмитриев участвовал в расследовании всех крупнейших политических дел, выполнял наиболее важные поручения Миронова. При том, что Ягода часто направлял Миронова в инспекционные командировки, Дмитр иев временами становился фактическим руководителем ЭКО. Чуть позже он сменил главное направление деятельности: «В течение 1936 года я вовсе оторвался от работы Экономического отдела, так как получил приказание целиком пересесть на следствие по делам троцкистов, зиновьевцев, которые я должен был вести лично сам». Невероятная способность Дмитриева втираться в доверие и вызывать на откровенность чекистов высокого ранга выразилась, например, в том, что он является одним из наиболее ценных наших источников для изучения взаимоотношений в руководстве НКВД рассматриваемого периода. Правда, мемуаров он не оставил: все эти сведения ему пришлось изложить в протоколе допроса за три месяца до расстрела, когда он был арестован как «участник контрреволюционного заговора» [140] .

Перевод Дмитриева в Свердловск очень серьезно ослабил позиции Миронова. После этого в качестве его ближайшего помощника выдвинулся малонадежный Лоев, который был для Миронова менее ценен и не пользовался его доверием. «Близость Лоева… – сообщает Дмитриев, – к Гаю составляла нередко предмет ревности со стороны Миронова, который обвинял Лоева в недостаточной преданности себе».

Еще более сильным ходом явился перевод И.Ф. Решетова из Свердловска в Москву. Это был один из тех защитников коммунистического строя, который оказался в рядах компартии далеко не сразу, а лишь после ее решающих побед в Гражданской войне, в конце лета 1920 г. Начинал он как эсер, но еще до революции имел счастье (или несчастье) познакомиться с Аграновым, что и определило его судьбу впоследствии. Влиятельный Агранов, который при Ленине занимал пост секретаря Малого Совнаркома, а затем перешел на работу в карательные органы, добился для Решетова невиданной чести: специальным постановлением ЦК ему засчитали в партийный стаж весь период нахождения в эсерах, так что он сразу, в один день стал большевиком с пятилетним дореволюционным стажем. И службу в ЧК он начал сразу же с руководящих должностей. При введении в 1935 г. специальных званий одним из первых получил «генеральское» звание комиссара госбезопасности 3-го ранга. Звания «Почетного работника ВЧК-ГПУ» он удостоился дважды [141] . Вот каким «заячьим тулупчиком» обернулось для него старое знакомство с Аграновым! Он старался отслужить, оправдать оказанное доверие, даже сверх меры, производя, по словам приказа НКВД № 00240 от 15 июля 1936 г., «массовые аресты, не вытекающие из работы агентуры» [142] .