Сталин против рептилоидов

— Видел, видел, — быстро заговорил вошедший. — Всё, как вы сказали, всё так и сделал, застал его утром ранёханько. Ходит один такой, гуляет по коридору гоголем, трубочкой своей попыхивает. Я к нему подхожу и говорю всё, как вы учили: «товарищ, хочу быть полезным. Хочу сюда, в Москву». Ну и говорю: «убью мол, любого врага кого скажете». А он такой отнекивается: «не надо мол, у меня нет врагов только враги партии». Вот.

Он остановился, ожидая похвалы, наверное.

— Дальше?

— Ну, я говорю, мол: дайте фронт работ. Я на всё согласен. А он мне: на Украине скоро будут перемены, а ты мне, мол, пиши, как там ситуация, как партийцы. Я говорю: конечно, напишу.

— А что за перемены, не сказал? — заинтересовался Эфраим Маркович.

— Не-а, не сказал — отвечал пришедший.

Эфраим Маркович в упор смотрел на этого человека, а тот смотрел в ответ, и смотрел спокойно, не мигая. Этот олух даже не понимал, что ему улыбается большая удача.

— Значит, он сказал тебе: на Украине будут перемены, а ты мне описывай ситуацию, и поведение кадров на местах?

— Да вроде так.

Эфраим Маркович не верил своему счастью. От волнения он стал тихонечко скрести ногтями по столу.

— И что ты собираешься ему написать? — наконец спросил большой партийный руководитель у пришедшего.

— Да накалякаю что-нибудь, всё равно он читать не будет.

Эфраим Маркович что-то в этом роде и предполагал:

— Нет, не накалякаешь. Потому что он будет читать, он каждый день читает, без выходных, с восьми часов вечера и до двенадцати ночи читает отчёты товарищей с мест. И внимательно читает. С карандашом и блокнотом.

— Ну, придумаю, что написать, — пробубнил пришедший беззаботно. — Авось, напишу чего-то там.

— Ты дурак, Никита, понимаешь? Дурак. Тебе выпал большой шанс, а ты его угробить хочешь. Наш великий вождь товарищ Троцкий называет товарища Сталина выдающейся посредственностью. Это потому что наш великий вождь сам посредственность, только очень яркая, болтливая, которая за собственным сиянием ничего разглядеть не может. И из-за этого мы все можем погореть. Но, слава Богу, у нашего горячо любимого вождя есть я, а у меня теперь есть ты. Никита, ты скажи, ты в ЦК попасть хочешь?

— Я в — ЦК? — очень удивился пришедший. — Я… Товарищ… Я, конечно, хочу. Кто ж в ЦК не хочет?

— Тогда ты ничего Сталину писать не будешь.

— Ничего?

— Ты — ничего. За тебя будут писать другие. Толковые люди. Будут хорошо писать, с аналитикой, с прогнозами и вариантами развития ситуации. С точными характеристиками на партийцев, и анализом их работ. А ты, Никита, будешь только подписываться. Подписываться под работами и ждать повышений. Посмотрим. Попробуем тебя… Может, ты и сыграешь в долгую. Может, он тебя не раскусит.

— Товарищ… — Никита Хрущёв и не знал, как отблагодарить товарища Эфраима Марковича. — Вы прямо… Понимаете? Вы не пожалеете, я ему покажу… Я им всем покажу потом, мне бы только в ЦК попасть, а там я им всем устрою… Он меня никогда не раскусит. Я для него самым верным буду. Ползать на карачках буду и гопак плясать… Он и не додумается… А сам буду Вам служить до гробовой доски. Клянусь!

— Не забывай об этом Никита, — сказал Эфраим Маркович, — никогда не забывай. А лучше запиши обещание своё, рукой пиши, чернилами и подпишись, что с сегодняшнего дня будешь служить мне. Чтобы ты не забыл.

— Сейчас напишу. Не забуду, никогда не забуду, — клялся Хрущёв.

— Иди, Никита, напиши бумагу и оставь у секретаря, и езжай домой, скоро с тобой свяжутся.

— Спасибо, спасибо, — начал кланяться Хрущёв. — Бумагу, значит, у секретаря…

— Да иди уже, — сказал очень влиятельный партиец. А когда Хрущёв, наконец, вышел из кабинета, он подумал:

«Предаст, предаст при первом удобном случае, типичная беспринципная гнида, нужно будет замарать его — и как следует замарать! — кровью, и большой».

Он задумался о другом: кто был Сталин на сегодняшний день? Да никто. Человечишка даже Ленину не чета, партийный функционер, хотя и очень работоспособный. Возможно, дальновидный и умный, умеющий молчать, но уж точно не умеющий говорить. И не имеющий поддержки в массах. Он был один и был не опасен, пока не присоединится к семье Зиновьева, или Рыкова или Бухарина. С Тухачевским они друг друга ненавидели после польской компании, так что этот мезальянс можно было исключить. Но Сталин, как катализатор, может усилить любого из врагов товарища Троцкого. Значительно усилить.