Сталин против рептилоидов

— Отходил, — без особой учтивости отвечал секретарь.

— Немедленно подай авто товарищу редактору!

Шалва Семёнович поднял трубку телефона, стал отдавать распоряжения, а Толмачёв взял за плечи редактора и сказал:

— Дорогой мой товарищ, надеюсь, вы всё поняли, заметка должна быть в утреннем номере.

— Я… я… я… да — мямлил редактор кивая головой.

— Ступайте, Вас ждёт автомобиль. Вы должны успеть.

Редактор ушёл озадаченный. А Толмачёв повернулся к секретарю, ещё раз оглядел его с головы до ног, и, конечно же, заметил чёрные пятна на синем галифе. Спрашивать о пятнах не стал, но сказал, сурово глядя в глаза товарища Аджания:

— Из приемной ни на шаг!

Секретарь взгляда не отвёл, просто ничего не ответил. Он понял, что теперь они уже никогда не будут союзниками. И ещё он понял: если будет нужно, Толмачёв его убьёт. И никто его не осудит. Товарищей такого масштаба не судят за такие мелочи как убийство секретаря. Аджания понял, что получил предупреждение. Но товарищ Аджания знал, что так будет и был готов к этому. Это и был тот риск, на который он был готов пойти. И уже пошёл. И теперь ему нужно было только дозвониться до Григория Евсеевича. Только дозвониться до Главы Семьи.

Когда дверь за Владимиром Николаевичем закрылась, Шалва Семёнович поднял трубку. Теперь дороги назад не было. Теперь ему во что бы то ни стало, нужно было услышать голос Зиновьева.

А за окном по летней Москве ночь уже катилась к утру.

Глава 17

Боже! Как в этой Москве орут птицы по утрам. Они словно сходят с ума! И чирикают, и свистят, и заливаются трелями, как сумасшедшие. В общем, горланят во все горла оповестить всех, что раз солнце встало, все остальные тоже должны.

Как нарочно, садятся они рядом с открытым окном, и что есть мочи орут в него. Словно пытаясь досадить человеку, который за двое суток проспал всего пять часов и очень хочет поспать ещё.

Ракель Самуиловна с трудом, почти с болью, раскрыла глаза и вздрогнула: прямо над ней нависал товарищ Тыжных. Смотрел на неё своими странными зелёными глазами, серьёзный как всегда.

«Оказывается, у него зелёные глаза, а раньше не замечала. Только конопушки его видела». — сонно подумала Ракель Самуиловна.

— Разбудили вас пичуги эти, товарищ Катя? — ласково и как-то по-утреннему, по-домашнему спросил Тыжных.

— Орут, как суфражистки на собрании трезвенников — сказала Ракель Самуиловна.

— Надо было окно закрыть на ночь — он, такой широкоплечий, повернулся и отошёл от кровати.

Она думала, что это из-за старой кожанки у него такие широкие плечи. А оказывается, он просто очень крепкий. И руки у него очень сильные на вид.

Ей страшно хотелось спать, но он уже ходил по студенческой комнате, топотал своими старыми сапогами, и вроде как собирался уходить.

— Сколько времени? — спросила она.

— Уже почти пять — ответил товарищ Тыжных.

«Уже почти пять! Почти пять! Он говорит таким тоном, как будто уже двенадцать! О!» — подумала она и спросила:

— Что, вставать?

— Я бы вас не стал бы будить, дал бы ещё поспать. Но нам автомобиль заправить нужно, а ближайшая газолиновая колонка — у гостиницы «Метрополь».

— Прекрасно, — сказала она, садясь на кровати и вовсе не заботясь о том, что одеяло осталось в стороне, а одна лямка нижней рубашки упала на плечо. — В «Метрополе» отличный круглосуточный буфет, а мне нужно кофе.

— Ну, значит туда и поедем, — отвечал Свирид, краснея и отводя от неё глаза. И добавл нравоучительно: — Вы бы оделись, товарищ Катя, раз уж встали. Не ровен час, войдёт кто, а Вы тут вот так.

— Как? — спросила Ракель Самуиловна улыбаясь и сладко потягиваясь.

— Как-как, да вот так. Без одёжи. Вот как. — пробубнил Свирид, с удивлением отмечая, что у неё нет волос в подмышках.

— А что ж тут такого, я ж спала. Все спят без одежды. Или Вы спите всегда в своём галифе?

— Я сплю как положено! И никому свои кальсоны не показываю, как вы сейчас.

— Ха-ха, кальсоны. Вы болван, товарищ Тыжных, — засмялась Ракель Самуиловна, валяясь на кровати и потягиваясь. — Дамы не носят кальсон. Дамы носят кружевные панталончики «ля Руж». Ладно, раз уж Вы такой впечатлительный, так дайте мне мою одежду. Оденусь, так и быть.

Свирид ничего не сказал, стал собирать её одежду со стульев и, стараясь не глядеть на красавицу, протягивал одежду ей. С особым трепетом он передал ей роскошный резиновый пояс для чулок, а сами чулки — чуть ли не благоговея. Наверное, боялся порвать своими огромными ручищами такую тонкую ткань. И он так и не повернул к ней лицо, чтобы не видеть её голых ног, открытых плеч и маячившей за кружевами груди. Товарищ Тыжных был настоящим партийцем стойким к соблазнам. Человек — кремень!

— Ну, а теперь мне нужно в дамскую комнату, — сказала Ракель Самуиловна, когда была одета. — И умыться ещё.

— Пойдёмте, покажу, где что, — ответил Тыжных.

Они вышли в коридор.

— Хорошо, что рано встали, а то народ на работу когда встанет — так тут очередь. Вот уборная.

— Не вздумайте торчать под дверью — сурово потребовала Ракель Самуиловна.

— Я отойду, — обещал Свирид. — Но не далеко.