Сталин в битве за Москву

«Теперь живым брать не станут… И то хорошо. А что хорошо? В полк мне приказано прорваться, в полк. Как-то надо их обмануть. Но как?»

Он снова сделал перебежку и оказался на опушке, на краю балки, ещё недавно разделяющей полосу обороны дивизии и участок обороны полка.

Увидел, как Беликов поднимается из балки уже на противоположной её стороне, но тут услышал шорох. К нему спешили немцы. Он встал за дерево и бросил в их сторону гранату, но появилось несколько солдат уже с другой стороны. Снова точный бросок гранаты, и снова крики и стоны.

Всё стихло, и он попробовал продолжить путь по краю балки. Впереди был густой кустарник, и хоть не лето, но всё же укрытие. Сделал перебежку.

И тут услышал рокот моторов.

Внизу, в балке, остановились два бронетранспортёра. Из них высыпали автоматчики, развёртываясь в цепь. Послышалось:

– Рус, сдавайся!

«Поднять автомат? Не успею, да и сколько положу-то? Гранаты, у меня ещё две гранаты».

Он быстро вытащил кольцо одной, крепко зажал пусковую скобу, затем приподнялся и, привалившись к стволу дерева, проделал то же со второй гранатой, правда, кольцо пришлось выдёргивать уже зубами. Обе гранаты ухитрился спрятать в рукава полушубка. Подняв руки, вышел на видное место.

Немцы загоготали и поспешили к нему с трёх сторон…

Беликов, услышав взрывы гранат, остановился и спрятался на опушке рощи. Надо было спешить в батальон, но видно было, что на другой стороне балки наступала страшная развязка. Первой мыслью было открыть огонь по немцам, которые поднимались по склону к Овчарову, даже пожалел, что отдал запасной диск. Вот бы сейчас устроил им…

И вдруг пришёл в ужас от увиденного. Сержант Овчаров, выпускник-кремлёвец, сын погибшего в жестоких боях с врагом генерала, стоял с поднятыми руками и ждал, когда к нему подойдут немцы. И они подходили всё ближе и ближе. В это не верилось…

Теперь появилось желание разрядить весь диск в недавнего своего друга и командира. Эх… Он даже поднял автомат, но было слишком далеко, да ведь и задача – сообщить комбату, что оставили свои позиции панфиловцы.

Слезы досады, слёзы гнева, разочарования хлынули из глаз, но в следующее мгновение они сменились другими слезами, слезами боли и утраты, потому что, дождавшись, когда его обступят немцы, Овчаров разжал пальцы, и два взрыва оборонительных гранат грянули почти одновременно. Снег на склоне балки почернел от трупов в крысиных шинелях…

Беликов рыдал, не стесняясь сосен и берёз, он рыдал, не стесняясь редких пташек, которые порхали между деревьями, успокоенные тем, что стреляют далеко, рыдал и бежал по роще к своему батальону, чтобы доложить о том, что панфиловцев нет, и о том, что совершил сержант Овчаров, ведь об этом должны были знать боевые товарищи, об этом должны были знать командиры…

Пробраться к своим удалось лишь с наступлением темноты. Батальон был в плотном кольце.

Комбат выслушал доклад, лёжа в землянке. Голова перевязана, на бинте следы крови. Полушубок наброшен, и видно, что надеть его невозможно, потому что перевязано плечо.

– Эх, Овчаров, Овчаров. Быть ему большим командиром… Да и не только ему.

– Вы ранены? – спросил Беликов, хотя вопрос был лишним. – Кровь?!

– Кровь, говоришь? – переспросил комбат. – Кровь не здесь… Кровью сердце обливается, когда думаю, что гибнете вы, ребятушки мои, уже вполне готовые взводные и ротные командиры, гибнете как рядовые красноармейцы. Э-эх! Сколько труда на обучение отдано! Сколько вы поработали! Почитай, последний полнокровный выпуск…

Он смахнул скупую мужскую слезу и сказал:

– Да, жаль, ты не сообразил, что не к нам идти надо – мне уж и так стало ясно, что отошли панфиловцы, да, судя по всему, и кавалеристы Доватора – тоже. Тебе бы сообразить, что в полк надо. Тем более упустили они тебя, а тут как раз и стемнело.

Он немного помолчал и проговорил:

– Ну что ж, надо создавать группу для прорыва к штабу полка.

С наступлением темноты шум боя стих, но немцы не угомонились. Они наверняка подтянули резервы и ещё плотнее окружили красных юнкеров, как называли они кремлёвцев, тоже, как и сами кремлёвцы, не ведая, что перед ними уже не курсантский, а лейтенантский полк.

Последний резерв Ставки

Стемнело. Немцы притихли. В темноте они боялись продолжать атаки, да и решили, видно, что всё: красные юнкера окружены и наутро можно начать их уничтожение и пленение. Ох как хотелось им захватить в плен тех, кого, как они, конечно, знали, называли кремлёвцами. Кремлёвцы! Кремль! Москва. Захват в плен тех, кто именем своим связан с сердцем не только России, но и самой Москвы, событие знаковое. О нём должна раструбить вся германская и союзная с нею пресса.

Они думали о близкой победе.