Сталин в Царицыне

– Как неизвестно?! – возмутился я. – Из штаба округа в наркомат было отправлено подтверждение! Если вы отвечаете за флот, то должны знать!

Я не помнил, кто именно отправил подтверждение. Важна была не фамилия, а то, что в штабе округа знают о прибытии катеров.

– Видимо, произошло какое-то недоразумение, – спокойно (чересчур спокойно) сказал Козлов. – Но я выясню. Ничего страшного не случилось. Как только катера прибыли бы на станцию, меня бы тут же известили.

– Вы должны были подготовиться к прибытию катеров! – сказал я. – Продумать, как следует организовать спуск на воду, набрать команды…

– Все будет сделано в надлежащем виде, – заверил Козлов. – И спуск организуем, и команды наберем. Не могу обещать, что все будет сделано очень скоро. Вы же понимаете, в какой обстановке нам приходится работать. Людей не хватает, ничего не хватает. Но мы стараемся.

Вскоре мы поняли, что жаловаться да сетовать было у Снесарева и его подручных в порядке вещей. Мы, мол, радеем-стараемся, да ничего сделать не можем, потому что того нет, этого нет, ничего нет. То была особая, изощренная, замаскированная и потому втройне опасная форма саботажа. Простой саботаж, когда человек просто отказывается работать, пресекается быстро. Достаточно сунуть саботажнику под нос револьвер, чтобы он понял, что шутки с ним никто шутить не собирается. В качестве крайней меры можно расстрелять самых отъявленных саботажников. А у Снесарева, на первый взгляд, никакого саботажа не было и в помине. Все работают не покладая рук, какой тут может быть саботаж? Взять, к примеру, того же Козлова. Он сразу же дал мне справку о том, какими судами располагает округ. Перечислил все недочеты, подробно рассказал о трудностях со снабжением и обо всем прочем. То есть старался произвести впечатление деятельного толкового человека. С приемом катеров у него вышел промах – он не знал об этом (или только притворялся, что не знает). Но пообещал, что все будет в порядке.

Возможно, для какого-нибудь царского штаба мирного времени такая деятельность и могла бы считаться удовлетворительной. Но не в революционном Царицыне, на подступах к которому стоял враг. Нет того или этого – найди, раздобудь, прояви смекалку, исхитрись как-нибудь. Такое уж было время, когда ничего не хватало. Но те, кто хотел делать дело, как-то исхитрялись. Деталей для машин тебе из Москвы не шлют? Так ты поговори с местными рабочими, объясни положение, попроси изготовить. Людей одеть не во что? Пускай воюют кто в чем одет, не форма важна, а винтовка. Продовольствия мало? Так в Москве его еще меньше. Рабочим по полфунта в день выдают и то не каждый день. Да, тяжело. Всем тяжело. Но это не означает, что надо сидеть, да головой качать.

Соображений своих я на первых порах ни Козлову, ни кому-то еще выкладывать не стал. Не люблю я действовать сгоряча, не в моих это привычках. Решил сперва осмотреться, ознакомиться с обстановкой.

Постановка на довольствие тоже нас удивила. Нам выдали полностью недельный паек и в придачу выписали пропуска в местную столовую. Я спросил, каким образом организовано там питание – за деньги или за карточки?

– Ничего не надо, – ответил мне Козлов. – Вас внесли в список и этого достаточно. Наша столовая работает по коммунистическим признакам.

Там на самом деле кормили бесплатно. Еда была простой – щи, каша, но есть можно было сколько хочется. В добавке не ограничивали. Вроде бы и хорошо, а сразу же возникал вопрос – как повара ведут учет продуктов, если каждый может брать столько еды, сколько ему хочется? Нет ли здесь возможности для злоупотреблений? И что это за барство такое если вся страна сидит на скудном пайке? Откуда столовая берет продукты? Эти вопросы я задал Козлову. Он ответил, что: 1. В столовой работают честные люди, большинство из которых партийцы и никаких злоупотреблений в ней быть не может; 2. Сотрудники комиссариата проводят на работе не только дни, но и ночи, им некогда самим варить себе щи и столовая очень их выручает; 3. Продукты для столовой отпускаются по отдельной ведомости продотделом Царсовета.[45]

– Нам поручено очень важное дело и потому мы не можем отвлекаться на бытовые хлопоты, – сказал Козлов с видом учителя, объясняющего ребенку очевидные вещи.

Я хотел возразить на это, что мы морском наркомате (и служащие в других советских учреждениях) тоже не баклуши бьем, но таких столовых не имеем. В наркомате нашем была столовая, но кормили в ней по карточкам в счет пайка. Но промолчал потому что по глазам Козлова было видно, что он меня не понял бы. Решил, что больше мы с Сережей в эту столовую не придем. Принципиально. Сережа со мной согласился.

Разместили нас в гарнизонных казармах. По-царски разместили, каждому досталась отдельная комната. Узнав, что мы из Москвы, к нам пришел знакомиться Межевых, командир рабочего отряда из Ростова.

– Как там дела в Москве? – первым делом спросил он.