Сталин в воспоминаниях современников и документах эпохи

Через три дня — желтуха в затяжной тяжелой форме, в которой лежу уже пять недель.

Вот что со мной случилось. Пишу это Вам, ибо обо мне слишком много говорят здесь вздора.

Мой привет Евгении Александровне. Соня шлет свой поклон, измаялась с больным ужасно.

Ваш В. Грум-Гржимайло.

7 октября 1928 года».

Споры вокруг кандидатур в академики продолжались… Но… в Ленинград от правительства и партии поехал Енукидзе и выбрал угодных академиков. Владимир Ефимович — автор «письма» конечно, не попал в число… назначенных…[19]

Лев Троцкий об уничтожении русского народа

Из воспоминаний А. Л. Ратиева[20]

<…> Полутемный зал Курского дворянского собрания. В его левой части ряды венских стульев. В правой — подиум сцены. У ее переднего края, почти целиком отгораживая сцену от публики, стоят два длинных стола, какие используют портные для раскройки одежды. Они покрыты неподшитыми отрезами кумача. Холодно. Мы явились сюда одними из первых. Осматриваюсь, слежу, как быстро заполняется помещение…

Сейчас мы находимся на объединенном собрании Курского губернского и городского комитетов партии, делегатов с мест и кандидатов в партию по специальному выбору. Зал быстро наполняется. Уже во всех проходах плотной стеной стоит народ. Скоро становится трудно дышать — зато температура воздуха быстро повышается.

…На сцену один за другим выходят люди. К столам они не подходят, а остаются стоять у задней стены. Когда их набирается человек сорок, распорядитель устанавливает их большим полукругом в два ряда. К столам уверенно подходят двое военных. Садятся лицом к залу. Вынимают и раскладывают перед собой карандаши и бумагу. В заключение каждый из них вынимает и кладет перед собой по нагану. Это стенографы.

Полукруг разрывается в центре, расступается. На сцене появляется Председатель Реввоенсовета Республики — сегодняшний вершитель судеб страны. Он остается в центре живой дуги президиума, выступив от нее вперед не больше как на два шага. Стена стоящих за ним снова смыкается.

Наглухо застегнутая тужурка-китель. Бриджи. Добротные сапоги. Характерная бородка. Блеск стекол пенсне.

…Схематично, но ясно и доступно для аудитории он характеризует политическое положение в Европе после капитуляции Германии. Говорит о разнородных попытках вмешательства союзников в дела России.

Хороший ли он оратор? Мне кажется, что я ожидал чего-то более яркого, темпераментного, но вот он говорит уже более получаса, а его слушают с таким же вниманием, как и вначале. Конечно, не случайно свою речь он оживляет отступлениями вроде вот этого, запечатлевшегося у меня в памяти буквально:

— В самом конце мая (или начале июня, как видно, незадолго до убийства. — Авт.) ко мне в Комиссариат иностранных дел приехал германский посланник граф Мирбах. Мы с ним стоим и разговариваем в глубине кабинета, около камина. Окна открыты — к нам доносятся звуки военного оркестра. Посланник спрашивает: «Разрешите взглянуть». Я его приглашаю к окну. — Товарищи, как ходят, вернее, как ходили наши красногвардейцы еще до недавнего времени, вам известно не хуже, чем мне. У одного винтовка на плече, как полагается, у другого — под мышкой, у третьего — за плечами, четвертый просто тащит ее за ремень…

Посланник поворачивается ко мне и с ехидной улыбочкой замечает: «Как я вижу, господин Народный комиссар, музыка у вас превосходна, но ни дисциплиной, ни выучкой своих войск вы похвалиться не можете». На что, не менее любезно, я ему отвечаю: «Господин посланник, могу вас уверить и успокоить. Когда придет время нашим войскам маршировать по улицам Берлина, и выучка, и дисциплина будут у них на должной высоте».

Впервые в зале вспыхивают аплодисменты.

— От наших с вами усилий, товарищи, зависит, чтобы это время наступило возможно быстрее.

Оратор заканчивает первую часть своей речи…

Длительная пауза.

— Не менее важно, товарищи, осветить положение дел в рядах самой нашей партии, — слышится снова голос оратора, но тембр его речи изменен.

— Как я сказал, необходимо разобраться в положении дел в рядах нашей партии. К сожалению, оказалось, что там находится еще много таких слюнявых интеллигентов, которые, как видно, не имеют никакого представления, что такое революция. По наивности, по незнанию или по слабости характера они возражают против объявленного партией террора. Революцию, товарищи, революцию социальную такого размаха, как наша, в белых перчатках делать нельзя! Прежде всего это нам доказывает пример Великой Французской революции, которую мы ни на минуту не должны забывать.

Каждому из вас должно быть ясно, что старые правящие классы свое искусство, свое знание, свое мастерство управлять получили в наследство от своих дедов и прадедов. А это часто заменяло им и собственный ум, и способности.