Через десять дней у себя дома застрелился старый товарищ Троцкого Адольф Иоффе, бывший член ЦК, лишенный работы и безнадежно больной. Он оставил предсмертное письмо, адресованное Троцкому. Иоффе писал Льву Давидовичу не только о дружбе, которая их связывала не одно десятилетие:
«Я всегда считал, что Вам недостает ленинской непреклонности, неуступчивости, его готовности остаться хоть одному на признаваемом им правильным пути в предвидении будущего большинства, будущего признания всеми правильности этого пути.
Вы политически всегда были правы, начиная с 1905 года, и я неоднократно Вам заявлял, что собственными ушами слышал, как Ленин признавал, что и в 1905 году не он, а Вы были правы. Перед смертью не лгут, и я еще раз повторяю это теперь… Но Вы часто отказывались от собственной правоты в угоду переоцениваемому Вами соглашению, компромиссу. Это ошибка…
Залог победы Вашей правоты — именно в максимальной неуступчивости, в строжайшей прямолинейности, в полном отсутствии всяческих компромиссов, точно так же, как всегда в этом именно был секрет побед Ильича. Это я много раз хотел сказать Вам, но решился только теперь, на прощание».
Похороны Адольфа Иоффе устроили с музыкой и почетным караулом, но в рабочее время, чтобы пришло поменьше людей. Тем не менее его проводили в последний путь несколько тысяч человек.
«Высокий, с заостренным профилем, в кепке, подняв воротник легкого пальто, Троцкий шел рядом с Иваном Никитичем Смирновым, худощавым и светловолосым, все еще наркомом почт и телеграфа, и Христианом Ваковским, — описывал процессию Виктор Серж. — На подходе к кладбищу начались инциденты. Сапронов, с седой (в сорок лет) шевелюрой, топорщившейся вокруг постаревшего изможденного лица, прошел по рядам:
— Спокойно, товарищи, не будем поддаваться на провокации. Преграды обойдем.
Один из руководителей большевистского восстания в октябре 1917 года организовывал теперь скорбную баталию перед воротами кладбища. Некоторое время мы топтались перед высокими зубчатыми воротами: ЦК дал указание пропустить только двадцать человек.
— Тогда, — ответили Троцкий и Сапронов, — гроб не внесут, и речи будут произнесены прямо на дороге.
Иногда казалось, что начнется драка. Вмешались представители ЦК, мы вошли. В последний раз гроб в тишине и холоде проплыл над головами, затем его опустили в могилу. Не помню, кто из высокопоставленных деятелей произнес соболезнование от имени ЦК. Поднялся ропот:
— Хватит! Пусть он уйдет!
Раковский, массивный и гладковыбритый, овладел вниманием толпы, далеко разносились его чеканные слова:
— За этим знаменем — мы пойдем — как ты — до конца — клянемся в этом — на твоей могиле!»
Христиан Раковский, болгарин по происхождению, румынский подданный по паспорту, врач по профессии, посвятил себя русской революции и возглавил правительство Советской Украины. На траурном митинге на Новодевичьем кладбище выступал и Лев Давидович Троцкий. Эта речь оказалась его последним публичным выступлением на родине перед ссылкой.
Постановлением политбюро и президиума ЦКК 14 ноября 1927 года, за две недели до партийного съезда, Троцкого исключили из партии. Одновременно из состава ЦК и ЦКК вывели еще остававшихся там деятелей оппозиции. XV съезд исключил из партии около ста человек.
Изгнание Троцкого было главным событием политической жизни, все разговоры вертелись вокруг личности бывшего председателя Реввоенсовета. А партийный аппарат старательно выжигал всякое воспоминание о Троцком. Пострадал даже драматург, написавший пьесу о Французской революции, потому что бдительные цензоры увидели в ней напоминание о лидере оппозиции.
16 ноября 1927 года заместитель заведующего отделом агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) Семен Николаевич Крылов обратился к секретарю ЦК Молотову:
«Вячеслав Михайлович!
Камерный театр поставил как юбилейную пьесу «Заговор равных» бульварного фельетониста Михаила Левидова.
Автор под видом «исторического» изображения периода Директории и заговора Бабефа дает пасквиль на историю.
Пьеса пестрит словечками «могильщики революции», «устроившиеся, вскормленные, вспоенные революцией», «предатели революции», «народ устал», «при Робеспьере жилось лучше», «революция кончилась», «я старый мастер политики (Баррас)» и тому подобными выраженьицами, взятыми напрокат из платформы и речей оппозиции.
Пьеса эта нынешним летом читалась Левидовым группе оппозиционеров в Кисловодске и получила там одобрение. Затем читал ее А.В. Луначарский и тоже одобрил. Затем одобрил Плаврепертком (по литере А, то есть по первой категории, вне всяких сомнений)…
На просмотре пьесы в театре 5 ноября я заявил Главреперткому, что была совершена большая ошибка с допущением на сцену упадочной, пасквильной вещи, что я лично за снятие, но должен согласовать вопрос с т. Криницким (заведующий отделом ЦК. —
Прочтя пьесу, он в день отъезда в Вятку оставил письмо, которое прилагаю и прошу Вас прочесть. Мнение Криницкого совпало с моим…