На нью-йоркском пирсе его встретили представители Общества по предоставлению убежища и помощи иммигрантам. Поселили Троцкого на 164-й улице, в квартире, за которую платил восемнадцать долларов в месяц, с неслыханными в Европе удобствами: электричество, газовая плита, ванная, телефон, автоматическая подача продуктов наверх и такой же спуск мусора вниз.
15 января 1917 года в газете «Нью-Йорк колл» появилось интервью с Троцким: «Я не революционер. Я ученик Карла Маркса, великого немецкого социалиста. Я мирный человек, и моя жизнь была посвящена попытке добиться согласия между странами».
Несколько недель Троцкий был главным автором радикальной газеты «Новый мир» на русском языке. Вместе с ним работал Николай Иванович Бухарин, с которым мало в чем соглашались. Троцкий активно занимался делами американской Социалистической партии. Много работал в Нью-Йоркской публичной библиотеке, изучал американскую экономику. Выступал с лекциями — на русском и немецком, получал десять долларов за лекцию. Пребывание в Нью-Йорке считал незначительным эпизодом.
В одной из нью-йоркских библиотек Троцкий изучал хозяйственную жизнь Соединенных Штатов. Цифры роста американского экспорта за время войны поразили его. Они были настоящим откровением. Эти цифры предопределили не только вмешательство Америки в войну, но и решающую роль Соединенных Штатов после ее окончания.
На митинге Троцкий говорил: «Европа разоряется. Америка обогащается. И, глядя с завистью на Нью-Йорк, я, еще не переставший чувствовать себя европейцем, с тревогой спрашиваю себя: выдержит ли Европа? Не превратится ли она в кладбище? И не перенесется ли центр экономической и культурной тяжести мира сюда, в Америку?»
Когда пришли сообщения о Февральской революции, эмигрантский Нью-Йорк пришел в волнение. Американские журналисты обращались к Троцкому за интервью. Лев Давидович твердо говорил, что после Керенского власть возьмет партия русского пролетариата. Ему никто не верил. Он сразу заторопился в Россию. Проблема была в получении транзитных виз через Европу. Февральская революция все изменила: российский генеральный консул в Нью-Йорке, уже расставшийся с портретом императора Николая II, выдал Троцкому необходимые документы.
«Сказать, что я познакомился с Нью-Йорком, — говорил Троцкий, — было бы вопиющим преувеличением. Я успел уловить разве лишь общий ритм жизни такого чудовища, которое зовется Нью-Йорком. Я уезжал в Европу с чувством человека, который только одним глазом заглянул внутрь кузницы, где будет выковываться судьба человечества».
В эмиграции он провел почти двенадцать лет. Но радость от скорого возвращения домой оказалась преждевременной. Норвежский пароход сделал остановку в канадском порту Галифакс. Здесь полиция ссадила Троцкого с семьей и отправила в лагерь, где держали военнопленных: «Здесь нас подвергли обыску, какого мне не приходилось переживать даже при заключении в Петропавловскую крепость. Ибо раздевание донага и ощупывание жандармами тела в царской крепости производились с глазу на глаз, а здесь, у демократических союзников, нас подвергли бесстыдному издевательству в присутствии десятка человек».
Временное правительство мечтало вечно держать Троцкого подальше от России, под охраной полиции, но вмешался Петроградский совет, в конце апреля 1917 года его освободили и посадили на датский пароход, идущий в Европу.
История с немецкими деньгами
4 мая Троцкий прибыл в Петроград и сразу оказался в центре политической борьбы. Он сыграл ключевую роль в событиях лета и осени 1917 года, когда Ленин, спасаясь от ареста, покинул Петроград и скрывался.
Полковник Генерального штаба Борис Владимирович Никитин, начальник военной контрразведки Петроградского военного округа в 1917 году, считал лидеров большевиков платными немецкими агентами и пытался их посадить. 1 июля 1917 года он подписал двадцать восемь ордеров на арест. Список открывался именем Ленина. Никитин взял с собой помощника прокурора и пятнадцать солдат и поехал на квартиру Ленина, который жил на Широкой улице.
«Оставив на улице две заставы, мы поднялись с тремя солдатами по лестнице, — писал Никитин. — В квартире мы застали жену Ленина Крупскую. Не было предела наглости этой женщины. Не бить же ее прикладами. Она встретила нас криками: «Жандармы! Совсем как при старом режиме!» и не переставала отпускать на ту же тему свои замечания в продолжение всего обыска… Как и можно было ожидать, на квартире Ленина мы не нашли ничего существенного…»
Воспоминания об октябре 1917 года не оставляют сомнений: Ленин, спасаясь от ареста, исчез. Многие обвиняли его в трусости, в том, что он сбежал в решающий момент. Казнь старшего брата, Александра Ульянова, возможно, наложила неизгладимый отпечаток на психику Владимира Ильича.