Сталинбург

Натянув одежду, режиссер прошел в соседнюю комнату и увидел отца Лаврентия, который с нагим торсом стоя перед образком Святейшего Двуглава, со всей дури хлестал себя по окровавленной спине треххвостой плетью. Висевшие на стене ходики показывали без четверти девять, а на серебряном блюде, стоявшем посреди стола, кокаином была выложена пятиконечная звезда, один из лучей которой уже отсутствовал. Судя по всему, священник, приехав из участка, спать не ложился. Заметив Матвея, он повернулся к нему, но хлестать себя не перестал.

— Что это вы делаете, отец Лаврентий? — вырвалось у Мэта.

— Известно, что — душу от дурных помыслов очищаю! За веру правую! За Союз Священный! За Двуглава Святейшего!

Совершив три жесточайших удара по спине, он отбросил плетку в угол комнаты и в изнеможении опустился на стул, стараясь не прислоняться к его спинке. Затем убрал с блюда еще один луч кокаиновой звезды, потом, позвонив кому-то по звездофону, затребовал кофе и завтрак.

— Как голова-то твоя, Матфеюшка?

— Спасибо, лучше уже, — ответил тот, потирая виски.

— Это хорошо — день-то нам длинный предстоит.

Матвей вспомнил, что его ждет участие в первомайском параде. Эта перспектива совсем не радовала, однако пропетлять никакой возможности не было. Он грешным делом хотел уже было нюхнуть коксу, однако отец Лаврентий не только не предложил угоститься, но убрал блюдо со стола. В ту же минуту в келью, постучавшись, вошла дородная монашка с подносом, чтобы сервировать нехитрый завтрак: вареные яйца, тосты с ликом Святого Владимира, масло, джем, кофе и рюмку водки, которую тут же оприходовал святой отец.

Настенные часы пробили девять, и вместо кукушки из них вылетел миниатюрный Святейший Двуглав, которому отец Лаврентий бил поклоны при каждом его появлении. Закончив с завтраком, он принялся поспешно собираться в дорогу, поторапливая при этом Матвея. По словам священника, они должны были оказаться на Красной площади через час, а дорога неблизкая и возможны «пробки». Парад должен был начаться в полдень, и Мэт не понимал, зачем они должны припереться за два часа до начала, но вопросов задавать не стал.

Поповская мигалка, как и следовало ожидать, расчистила им дорогу, но на подступах к Кремлю через каждый километр стали попадаться пункты досмотра. И хотя их машину из уважения к сану досматривали формально, это все равно замедлило их темп. Когда стали видны кремлевские шпили, отец Лаврентий приказал водителю притормозить, и дальше они с Матвеем пошли пешком, быстрым шагом, который побитому режиссеру давался с большим трудом. Прямо по курсу над Красной площадью парил дирижабль, в борта которого были вставлены гигантские мониторы — на них сменяли друг друга праздничные девизы.

При входе на площадь толпа разделилась на два потока: многолюдный и узенький — последний вел к VIP-входу. У этого входа, к которому направилась наша парочка, был установлен ряд кабинок для досмотра, тогда как простых людей досматривали просто на площади (некоторым приходилось раздеваться до трусов, а некоторым заглядывали и в трусы). Несмотря на VIP-статус, Матвею пришлось пережить довольно жесткий обыск, в ходе которого милиционер не только вывернул его карманы, но и прощупал каждый шов на одежде. В завершении процедуры режиссеру выдали футболку с портретом генсека Птушки, которую надлежало надеть перед выходом на площадь.

Отец Лаврентий поджидал Матвея у кабинки. Как духовному лицу ему выдали реглан с изображением Святейшего Двуглава, который он натянул поверх рясы. Вместе они направились к трибуне, расположенной прямо напротив мавзолея, хотя и на значительном расстоянии от него — возле ГУМа. Они заняли свои места на пятом ярусе, и прохаживающийся по рядам милиционер пристегнул их за ноги к лавке — Матвей даже пикнуть не успел. Когда он поинтересовался у попа, что делать в случае, если ему захочется в туалет, тот указал куда-то под лавку. Там находился гостевой комплект: пакет с двуглавым орлом, в котором находилась бутылка святой воды, алый флажок, театральный бинокль и пластиковый контейнер для мочи.

Около часа они слушали бравурные марши, носившиеся по площади подобно перекати-полю. Затем вдруг музыка стихла, а после зазвучал гимн Священного Союза, усиленный тысячами репродукторов. Все, кто сидел на трибунах, вытянулись по струнке. На пустынную площадь выехала фигура на коне, изображение которой возникло на мониторе дирижабля. Это был генсек, появление которого толпа встретила непрекращающимися овациями. Гордо восседая на коне в белом кителе, с грудью, увешанной орденами, он поприветствовал народ небрежным взмахом руки. Спрыгнув на землю перед Усыпальницей Святейшего Двуглава, он бодрым шагом взбежал на трибуну, и овации в этот момент достигли своего оглушительного пика. Вслед за Птушкой на трибуну поднялось высшее духовенство, а за ними — члены кабинета министров, среди которых Матвей с неожиданной гордостью узнал своего брата.