Сталинград

57-й танковый корпус под командованием генерала Фридриха Кирхнера самостоятельно решить поставленную перед ним задачу не мог. Он состоял из двух румынских кавалерийских дивизий и 23-й танковой, в которой оставалось не больше 30 исправных машин. Гораздо более внушительную силу представляла собой 6-я танковая дивизия, перебрасываемая из Франции, однако взору ее солдат и офицеров, которые вскоре должны были прибыть на место, открылась бы не слишком радостная картина. 24 ноября командира дивизии австрийца генерала Эрхарда Рауса вызвали в роскошный штабной поезд Манштейна, стоявший на вокзале в Харькове. Фельдмаршал вкратце описал положение дел. «Он обрисовал ситуацию в очень мрачных тонах»,[711] – вспоминал впоследствии Раус. Три дня спустя, когда в Котельниково прибыл первый состав 6-й дивизии, их встретил град снарядов орудий Красной армии. Солдаты пехотного полка один за другим выпрыгивали из вагонов, а вдалеке уже раздавалось громогласное «Ура!» советских войск, наступавших на станцию.

Гот очень обрадовался прибытию 6-й танковой. Дивизия, переформированная в Бретани, была полностью укомплектована и насчитывала 160 новых «тигров» – танков Т-IV модели F с длинноствольной пушкой и 40 штурмовых орудий. 6-й дивизии скоро представился случай испытать в деле свою новую технику. 3 декабря она вступила в ожесточенный бой с советским 4-м кавалерийским корпусом около поселка Пахлебин, в 10 километрах к северо-западу от Котельникова. Танкисты фланговым ударом отрезали 81-ю кавалерийскую дивизию, в результате чего корпус понес большие потери. Генерал Раус был чрезвычайно доволен первыми результатами. Передислокация 6-й танковой дивизии подтвердила опасения Еременко, что немцы намереваются нанести удар из Котельникова на север, однако Сталин по-прежнему не желал перебрасывать резервы в район, оказавшийся под угрозой.

В тот же день, 3 декабря, Гот передал в штаб Манштейна свои соображения по поводу операции «Зимняя буря». Его доклад начинался словами: «Цель – деблокирование 6-й армии силами 4-й танковой».[712] Между тем драгоценное время уже было упущено. 17-я танковая дивизия, которая должна была усилить ударную группировку Гота, по приказу фюрера осталась в резерве 8-й итальянской армии. В конце концов она присоединилась к войскам Гота, но с начала контрнаступления прошло уже четыре дня. Теперь Гитлер настаивал на том, что медлить нельзя. Кроме всего прочего, ему не терпелось узнать, как покажут себя в боевой обстановке «тигры», оснащенные 88-миллиметровой пушкой. Спешно был сформирован первый батальон новых танков, и его тут же отправили на Восточный фронт, чтобы усилить группировку Кирхнера.

Вечером 10 декабря из ставки Гитлера пришел приказ о наступлении с целью освобождения группировки, окруженной под Сталинградом,[713] и уже через два дня после краткой артподготовки танки Гота двинулись на север. Немецкие солдаты, окруженные в «котле», с радостью прислушивались к отголоскам далекой канонады. По всей 6-й армии стали распространяться восторженные слухи. «Идет Манштейн!» – говорили друг другу солдаты, и это чем-то напоминало пасхальные приветствия в церкви. Для верных сторонников Гитлера отдаленные раскаты этого грома были свидетельством того, что фюрер обязательно сдержит свое слово.

Между тем он и не думал о том, чтобы разрешить 6-й армии прорываться из окружения. На совещании в «Вольфшанце», состоявшемся в полдень 12 декабря, Гитлер сказал Цейтцлеру, напомнив про пролитую кровь немецких солдат и офицеров, что отступление из Сталинграда невозможно, поскольку в этом случае теряет смысл вся кампания. Как предостерегал Манштейна Клюге, фюрер по-прежнему находился под впечатлениями событий предыдущей зимы и был одержим своим приказом группе армий «Центр» стоять на Волге любой ценой. «Как только какая-то часть дрогнет и обратится в бегство, – внушал он начальнику штаба сухопутных войск, – армию уже нельзя будет остановить».[714]

Советское командование не ожидало, что Манштейн начнет действовать так быстро. Теперь Еременко тревожило положение 57-й армии, занимавшей позиции на юго-западной оконечности «котла». 12 декабря, когда Василевский с Хрущевым находились на командном пункте 51-й армии, по рации поступило сообщение о начале немецкого контрнаступления. Василевский сразу попытался позвонить в Москву, но связаться со Сталиным ему не удалось. Не желая терять ни минуты, он вызвал к аппарату генерала Рокоссовского, командующего Донским фронтом, и сказал, что хочет передать 2-ю гвардейскую армию генерала Малиновского в состав Сталинградского фронта, чтобы блокировать соединения Манштейна. Рокоссовский категорически воспротивился, и, к недовольству Василевского, когда вечером тому наконец удалось связаться по телефону с Кремлем, Сталин разгневался на него, посчитав, что ему пытаются навязать решение. Советский вождь так и не дал Василевскому четкого ответа, и генерал провел очень тревожную ночь.