Сталинград

Задача представить такую катастрофу германскому народу была очень непростой, но Геббельсу пришлось за нее взяться. Его неистовая энергия и умение бесстыдно искажать факты, выворачивая правду наизнанку, пришлись тут очень кстати. До 16 января нацистский режим вообще не признавал окружение 6-й армии. Потом все-таки пришлось объявить: «…наши войска на протяжении нескольких недель героически отражают вражеские атаки со всех сторон».[970] Теперь лучшей тактикой признали, что следует сделать скорбное заявление: в живых не осталось ни одного человека… Герои Сталинграда погибли, но их имена будут навечно вписаны в историю Германии.

Министр пропаганды мобилизовал все радиостанции и газеты, чтобы объединить страну в скорби по павшим воинам. Печатные издания получили инструкции, как именно освещать трагедию. Они должны были помнить о том, что каждое слово об этой драматичной борьбе навеки останется в истории. Прессу обязали использовать вместо слова «русские» исключительно понятие «большевики». Из героизма защитников «сталинградской крепости» нужно было сделать легенду, которая станет «одним из самых ценных достояний истории Германии».[971] В частности, заявление руководителей вермахта должно было быть облечено в такие формулировки, «которые будут трогать сердце в грядущие века». Ему предстояло встать в один ряд с обращением Цезаря к своим легионам, призывом Фридриха Великого к генералам накануне битвы под Лейтеном и воззванием Наполеона к старой гвардии.

Это заявление передали по радио в специальном выпуске через 24 часа после капитуляции северной группировки Штрекера. «Из ставки фюрера, 3 февраля 1943 года. Верховное командование вермахта сообщает о том, что Сталинградская битва завершилась. Верная присяге, 6-я армия под беспримерным командованием фельдмаршала Паулюса полностью уничтожена подавляюще превосходящими силами противника… Жертва, принесенная 6-й армией, не была напрасной. Бастион нашей исторической европейской миссии, она держалась под натиском шести советских армий… Наши доблестные солдаты погибли во имя того, чтобы жила Германия».[972]

Сталинград действительно стал катастрофой вермахта, но пропагандистская ложь оказалась не меньшей катастрофой. Утверждение о том, что все до одного солдаты 6-й армии погибли, стало чудовищным обманом нации. О 91 000 пленных не было сказано ни слова, а советское правительство уже объявило о них на весь мир. Просочилась новость и в Германию. Стоит ли удивляться тому, что все больше ее жителей теперь слушали иностранные радиостанции?

В Германии был объявлен трехдневный национальный траур: закрылись все увеселительные заведения, по радио транслировалась печальная музыка, однако флаги не приспускались и черных рамок в газетах не оказалось.

Тайная государственная полиция Третьего рейха не преуменьшала воздействия сталинградской трагедии на настроения в обществе. Ей также было известно о письмах из «котла» с описанием ужасов и страданий, которые шли вразрез с героическим повествованием о произошедшем, предложенным нацистским режимом. «Прощальные письма защитников Сталинграда, – говорилось в одном из донесений, – заражают упадническими настроениями не только родственников, но и широкие круги населения, особенно из-за того, что содержание подобных писем быстро распространяется. Зная о мучениях последних недель окружения, родственники солдат и офицеров очень страдают. Они не знают покоя ни днем ни ночью».[973] Геббельс, уже давно предвидевший эту проблему, распорядился изымать письма, шедшие из 6-й армии. 17 декабря он записал в своем дневнике: «В будущем письма родственникам следует конфисковывать, потому что они служат интересам большевистской пропаганды в Германии».[974]

Однако противодействовать советской пропаганде оказалось очень непросто – она была эффективной. Пленным, содержащимся в лагерях НКВД, выдавали открытки, но, поскольку «вход» в Германию этим почтовым карточкам нацистские власти закрыли, текст, написанный на них, воспроизводили на листовках – несколько открыток на одном листе. Такие листовки разбрасывались над немецкими позициями. Солдаты на передовой подбирали их, несмотря на риск сурового наказания, и отправляли анонимные письма на указанные в списке адреса. Так в Германии люди узнавали, что их сыновья, мужья, братья живы. Добровольные почтальоны подписывались просто – «соотечественник» или вовсе ставили ххх. Иногда, к ярости гестапо, родственники даже получали оригиналы советских листовок и связывались со своими собратьями по несчастью.