Стрелковые дивизии имели в своем распоряжении до 20 офицеров – по одному особо уполномоченному на батальон, а также охрану штаба численностью до 30 человек. В компетенцию последних входило содержание под стражей «трусов и предателей». Помимо этого, почти каждый офицер Особого отдела вербовал себе собственных агентов и информаторов. По словам одного из бывших доносчиков СМЕРШа, такой офицер, как правило, отличался нездоровой бледностью, потому что работать приходилось в основном по ночам; на нарядах он пристально вглядывался в лица бойцов, так, словно знал что-то плохое о каждом из них. Особые отделы НКВД с большой серьезностью относились к проблеме шпионажа и предательства. Так, офицер, подписавшийся псевдонимом Брунный, написал Илье Эренбургу жалобу на то, что печать недостаточно восхваляет Особые отделы. «Ведь это очень трудно, разоблачить настоящего немецкого шпиона. Для этого необходим опытный глаз и недюжинный интеллект. Боец НКВД должен быть мастером своего дела и знать особые правила шпионской игры», – писал Брунный.
Пресса публиковала немало материалов о зверствах немцев, что в общем-то было необходимо, но также важно было заставить советских солдат ненавидеть предателей. Вермахт пытался воспользоваться сталинским подходом к верности режиму и Родине. В одной из немецких инструкций рекомендовалось предупреждать советских военнопленных о том, какое обращение ждет их в застенках НКВД, если они сбегут из германского плена и вернутся в Красную Армию.
Еще один отдел НКВД, созданный лично Берией осенью 1939 года, занимался иностранными военнопленными. Его основной задачей была ликвидация 15000 польских офицеров в Катынском лесу близ Смоленска. Летом 1942 года большая часть офицеров этого отдела была переброшена на другие участки, поскольку пленных иностранцев было крайне мало. Всех военнослужащих попавшего в плен небольшого подразделения 29-й моторизованной дивизии допрашивала лейтенант Лепинская, переводчик политотдела штаба Юго-Западного фронта. Результаты допросов выглядели удручающе – выяснилось, что немцы желали сражаться до последнего вздоха и не допускают даже мысли о дезертирстве или членовредительстве. Впоследствии Лепинская утверждала, что офицеры были предельно откровенны и абсолютно честны. Куда больше «повезло» ей с пленными румынами, командир которых сразу же признал, что ею солдаты ненавидят маршала Антонеску за то, что он «продал Румынию немцам». Рядовые высказывались еще резче. Так, например, переводчица узнала о постоянных драках румын с германскими солдатами и даже убийстве немецкого офицера, которого расстреляли после того, как он вздумал наказать двух отставших румынских солдат. А что касается румынских командиров, то они вели себя чрезвычайно грубо и частенько избивали своих подчиненных. В румынских подразделениях, в отличие от немецких, имели место многочисленные случаи преднамеренного членовредительства. На основании допросов Лепинская сделала следующий вывод: «У румын низкий моральный и политический дух». Ее донесение срочной депешей пошло в Москву.
Продвижение 6-й армии по донским степям осложнялось многочисленными погодными сюрпризами. Генерал Штрекер, командующий 9-м корпусом, так пишет в своем дневнике: «Здесь жарко, как в Африке, и вокруг огромные клубы пыли». 22 июля 1942 года начальником штаба 6-й армии была официально зарегистрирована температура в 53 тепла по Цельсию. Не удивительно, что немцы изнывали от жары. Но это еще не все. Внезапно начавшиеся ливни превратили проселки в топи, ничуть не увеличив крайне ограниченные запасы питьевой воды. Дело в том, что Красная Армия, отступая, сыпала в колодцы отраву, дома разрушались, а трактора и скот перегонялись глубоко в тыл. Припасы, которые почему-либо не успели вовремя эвакуировать, подвергались умышленной порче. «Русские заливают зерно бензином», – писал в августе домой немецкий капрал. Командиры подразделений докладывали, что советские бомбардировщики бомбят степь фосфорными бомбами, чтобы вызвать пожары. Германские артиллеристы в шортах, с загорелыми мускулистыми телами больше походили на атлетов из нацистских пропагандистских фильмов. Однако условия их жизни были весьма далеки от нормальных. Участились случаи заболеваний дизентерией и тифом. «Вокруг полевых кухонь, госпиталей и в особенности скотобоен роятся тучи мух, – с ужасом докладывал немецкий врач. – Мухи очень опасны, особенно для тех, кто имеет открытые раны». При постоянном наступлении довольно трудно было обеспечить уход за больными. Особые надежды возлагались на санитарные «юнкерсы», выполнявшие функцию воздушной «скорой помощи». К сожалению, надеждам этим не суждено было сбыться, поскольку Гитлер настаивал на дальнейшем наступлении, и почти все транспортные самолеты были задействованы для переброски горючего остановившимся в приволжских степях танковым дивизиям.