Невероятно, но 7 октября остатки оказавшегося в окружении у Орловки батальона 115-й стрелковой бригады прорвались через овраг во главе со своим командиром полковником Андрющенко. Из 500 человек в батальоне осталось 120, еды хватило бы на два дня, а из боеприпасов имелось только по 200 патронов на винтовку. Они соединились со 112-й стрелковой дивизией на северном фланге 62-й армии. В самом городе утром того же дня две немецкие пехотные дивизии атаковали тракторный завод. Советская 37-я гвардейская дивизия, оборонявшая рабочий поселок, оказалась в тяжелом положении и была в конце концов вытеснена немецким 14-м танковым корпусом. Немцы также захватили здание бани около завода «Красный Октябрь», но 193-я стрелковая дивизия контратаковала, в результате чего в этот день баня пять раз переходила из рук в руки.
Ожесточенные бои продолжались в районе заводов и 8 октября. Немецкая пехота опять проникла на территорию бани завода «Красный Октябрь». В боях за здание советская 193-я стрелковая дивизия понесла огромные потери. 14-й танковый корпус отбросил 37-ю гвардейскую дивизию к спортивному стадиону около тракторного завода.
СОВЕТСКАЯ ДИСЦИПЛИНА
8 октября 1942 г. политотдел Сталинградского фронта доложил в Москву, что в городе пораженческие настроения почти искоренены и число случаев предательства уменьшилось. За столь радужной картиной стоял особый отдел НКВД и насаждаемая им палочная дисциплина в советских войсках.
За время Сталинградского сражения всего было казнено 13 500 человек, зачастую без суда и следствия. Солдат, в частности, расстреливали за отказ стрелять в своих товарищей, пожелавших
сложить оружие. Иногда устраивали показательные казни дезертиров, но чаще это было тихим будничным делом отряда особого отдела НКВД. Перед казнью с осужденных снимали сапоги и шинели — их передавали другим солдатам. Бойцов из расстрельных команд НКВД, выполнявших столь мрачные обязанности, накачивали водкой. В соответствии с приказом № 270 преследовались и родственники казненных дезертиров. Под статью о дезертирстве подпадали и те, кто симулировал болезни или намеренно наносил себе раны.
Советский писатель Василий Гроссман считал, что, несмотря на атмосферу страха и принуждения, насаждавшуюся в советской армии, солдаты в Сталинграде не перестали ценить свою жизнь. «Жизнь русского человека непроста, но в глубине души он не считает, что это неотвратимо. На войне я видел только невероятный оптимизм в отношении происходящего или, наоборот, полную подавленность. Мысль, что война будет продолжаться и продолжаться, невыносима, и если кто-то возьмется утверждать, что к победе приведут долгие месяцы упорной борьбы, его не будут слушать». Он уподоблял советских солдат святым на земле: «На войне русский человек надевает белую рубашку на свою душу. Он живет во грехе, но умирает как святой. На фронте помыслы и чувства людей чисты, и им даже свойственна монашеская скромность».
Спустя много лет после войны Александр Смирнов, сержант из 62-й армии, вспоминал: «Мы, русские, были идеологически подготовлены к Сталинградской битве. И прежде всего, мы не питали иллюзий по поводу цены, которую нам предстоит заплатить, и мы были готовы ее заплатить».
ВРЕМЕННОЕ ЗАТИШЬЕ