19 сентября Еременко предпринял попытку соединиться с войсками 62-й армии, отрезанными от остального фронта, и провел серию контрударов. Три дивизии и танковая бригада атаковали Мамаев курган, но были отброшены противотанковой артиллерией немцев. Позже в своих мемуарах Чуйков и Еременко будут обвинять друг друга за эту неудачу. И советские войска, и немцы постоянно меняли свою тактику, чтобы приспособиться к характеру местности. Немцы использовали специализированные формирования, например, полицейские батальоны, инженерные подразделения и даже наземные силы Люфтваффе, имеющие навыки уличных боев и подрывных работ. Советы организовали «штурмовые группы» и создали «мертвые зоны» - плотно заминированные участки, а также зоны обстрела на улицах, куда и направлялись немецкие удары.
ТЯЖЕЛЫЕ ПОТЕРИ
20 сентября Паулюс запросил дополнительные подкрепления, объяснив, что он вынужден останавливать атаки из-за растущих потерь. С тем чтобы продолжать наступление, он был вынужден перекинуть часть соединений со своих флангов, предоставив там удерживать линию фронта войскам союзников Германии. Паулюс и командующий группой армий «Б» генерал фон Вайхс предупреждали ставку, что фланги теперь становятся все более и более уязвимыми. Но Гитлер настаивал на продолжении ударов по Сталинграду. К 21 сентяб-
Андрей Хозяинов, командир пулеметного взвода 92-й морской стрелковой бригады, единственный оставшийся в живых после сражения за элеватор, в котором участвовали 30 гвардейцев и 18 матросов, позже написал о нем:
«Помню, как в ночь на 1 8 сентября, после жаркого боя, меня вызвали на командный пункт батальона и дали приказ: добраться с пулеметным взводом до элеватора и вместе с оборонявшимся там подразделением удержать его в своих руках во что бы то ни стало. Той же ночью мы достигли указанного нам пункта и представились начальнику гарнизона. В это время элеватор оборонялся батальоном гвардейцев численностью не более 30-35 человек вместе с тяжело и легко раненными, которых не успели еще отправить в тыл. Гвардейцы были очень рады нашему прибытию, сразу посыпались веселые боевые шутки и реплики. В прибывшем взводе было 18 человек при хорошем вооружении. У нас имелись два станковых и один ручной пулеметы, два противотанковых ружья, три автомата и радиостанция.
1 8-го на рассвете с южной стороны элеватора появился фашистский танк с белым флагом. «Что случилось?» — подумали мы. Из танка показались двое: один фашистский офицер, другой — переводчик. Офицер через переводчика начал уговаривать нас, чтобы мы сдались «доблестной» немецкой армии, так как оборона бесполезна и нам больше не следует тут сидеть. «Освободите скорее элеватор, — увещевал нас гитлеровец. — В случае отказа пощады не будет. Через час начнем бомбить и раздавим вас». «Вот так нахалы!» — подумали мы и тут же дали короткий ответ фашистскому лейтенанту: «Передай по радио всем фашистам, чтобы катились на легком катере... к ботовой матери... А парламентеры могут отправляться обратно, но только пешком». Фашистский танк попытался было ретироваться, но тут же залпом двух наших противотанковых ружей был остановлен. Вскоре с южной и с западной сторон в атаку на элеватор пошли танки и пехота противника численностью примерно раз в десять сильнее нас. За первой отбитой атакой началась вторая, за ней — третья, а над элеватором висела «рама» — самолет-разведчик. Он корректировал огонь и сообщал обстановку в нашем районе. Всего 1 8 сентября было отбито девять атак.
Мы очень берегли боеприпасы, так как подносить их было трудно и далеко. В элеваторе горела пшеница, в пулеметах вода испарялась, раненые просили пить, но воды близко не было. Так мы отбивались трое суток — день и ночь. Жара, дым, жажда, у всех потрескались губы. Днем многие из нас забирались на верхние точки элеватора и оттуда вели огонь по фашистам, а на ночь спускались вниз и занимали круговую оборону. Наша радиостанция в первый же день боя вышла из строя. Мы лишились связи со своими частями.
Но вот наступило 20 сентября. В полдень с южной и западной сторон элеватора подошло двенадцать вражеских танков. Противотанковые ружья у нас были уже без боеприпасов, гранат также не осталось ни одной. Танки подошли к элеватору с двух сторон и начали почти в упор расстреливать наш гарнизон. Однако никто не дрогнул. Из пулеметов и автоматов мы били по пехоте, не давая ей ворваться внутрь элеватора. Но вот снарядом разорвало «максим» вместе с пулеметчиком, а в другом отсеке осколком пробило кожух второго «максима» и погнуло ствол. Оставался один ручной пулемет.