Сталинград: К 60-летию сражения на Волге

8 января русские парламентеры вошли в крепость. Они вручили Паулюсу требование о капитуляции 6-й армии, подписанное командующим русским Донским фронтом. Это был пространный документ. Описав безнадежное положение окруженной 6-й армии, русский командующий предлагал сложить оружие и в случае согласия на это гарантировал солдатам сохранение жизни и безопасность, а сразу же после окончания войны возвращение на родину — в Германию и другие страны. Документ заканчивался угрозой уничтожить армию, если она не капитулирует. В случае отклонения ультиматума вся ответственность за последствия возлагалась на командующего 6-й армией. Ответ было предложено дать до 10 часов 00 минут 9 января 1943 г.

Паулюс немедленно связался с Гитлером и попросил свободы действий. Гитлер дал резкий отказ. Трудно сказать, о чем думал он в это время. Все же я попытаюсь рассказать об этом, основываясь на своих личных наблюдениях.

Как всегда, Гитлер упорно скрывал свои истинные взгляды. Казалось, он был уверен в благоприятном исходе Сталинградского сражения. Но свои сокровенные мысли он держал при себе. Только люди, которые близко знали его, постоянно общались с ним и видели смену его настроений, догадывались о его настоящих чувствах, когда он случайно выдавал себя неосторожно сказанной фразой. В своем новогоднем приказе по сталинградской армии он все еще обещал солдатам и офицерам освободить их из кольца вражеского окружения. Всему личному составу вооруженных сил и немецкому народу он не раз повторял, что упорство и моральная стойкость сталинградской армии не дали возможность войскам противника перейти в наступление на других участках Восточного фронта. Их героическая оборона, говорил он, завершится победой. Этой же точки зрения он придерживался в разговоре со мной и с командующим группой армий «Дон» фельдмаршалом фон Манштейном. Вероятно, только генералу Йодлю, своему самому близкому военному советнику, он признавался, что больше не верит в возможность спасения 6-й армии.

Генерал Йодль на Нюрнбергском процессе заявил:

«Я испытываю глубокое сострадание к свидетелю генералу Паулюсу. Он не знал, что Гитлер считал его армию потерянной с тех пор, как первые зимние метели стали бушевать в районе Сталинграда».

Крикливые пропагандистские доводы в пользу удержания Сталинграда не отражали существа мыслей Гитлера. Вероятнее всего, он находился в плену своего упрямого убеждения, что немецкий солдат не должен отступать оттуда, куда ступила его нога.

«Я не оставлю Волгу, — снова и снова повторял Гитлер. — Когда воюешь против русских, не может быть и речи о сдаче в плен». Более того, с самого начала он совершенно не считался с советами командующих группами армий и с моими предложениями и часто действовал как раз наоборот. Но теперь он ни за что бы не признался, что допустил ошибку. Таково было истинное отношение Гитлера к происходившим под Сталинградом событиям, но он был достаточно умен, чтобы скрыть его от своих солдат и немецкого народа. И он использовал мощный аппарат пропаганды, чтобы исказить действительное положение вещей.

Вероятно, Гитлер не выдавал своих истинных чувств даже самым близким людям. Мучили ли его угрызения совести? Осознавал ли он грандиозность катастрофы, которая произошла по его вине? Испытывал ли он чувство жалости к сотням тысяч солдат, которых он обрек на смерть или русский плен? Раскаивался ли он в своих поступках? Я думаю, что на все эти вопросы ответ может быть только отрицательным. Он не был одарен способностью разделять страдания других. Хотя он часто повторял, что сам сражался в траншеях во время Первой мировой войны и поэтому хорошо понимал состояние солдат во Второй мировой войне, он не чувствовал к ним никакого сострадания. Зато он без конца говорил о своих «бессонных ночах». Все эти лицемерные высказывания были рассчитаны на то, чтобы произвести впечатление на окружающих.

Таковы причины, которые побудили Гитлера безжалостно отвергнуть просьбы командующего группой армий «Б», а также и мои о представлении генералу Паулюсу свободы действий. Единственным ответом на все наши требования было резкое и непреклонное «Нет!». Зная о его нелепой гордости, мы пытались подсластить пилюлю. Мы уже не просили его согласиться на капитуляцию. Мы умоляли только об одном — дать Паулюсу свободу действий. А там уж сам Паулюс мог принять решение о капитуляции своей армии. Но нам не удалось убедить диктатора согласиться хотя бы с этим. Время, данное нам русскими на размышления, истекло, и их предложение о капитуляции армии без напрасного кровопролития было, таким образом, отвергнуто. Печальные последствия этого оказали решающее влияние на дальнейший ход Второй мировой войны.

Наступление русских