Stalingrad, станция метро

Елизавета никогда не сталкивалась с подобной аббревиатурой, но так может обозвать себя любая группа, чей солист помешан на стрелковом оружии, а в свободное от гастролей время занимается черным копательством. «ТТ» — боевой пистолет, Елизавета знает о нем от Карлуши. А Карлуша — от маршала Рокоссовского, который давал малолетнему потешному немцу подержать свой собственный «ТТ» в руках и даже разрешил стрельнуть из него два раза. Полагается ли «ТТ» маршалам или им полагаются лишь брюки с лампасами, сабля с бриллиантовым эфесом и конь в яблоках с постриженным хвостом? Карлуша этого не уточнил.

Есть еще такая певица, Танита Тикарам — она турчанка, но поет совсем не турецкие песни, а песни про любовь, которая могла бы случиться на скалистом побережье в одной из англоязычных стран; и голос у нее низкий-низкий. Ее герой — Джонни, обычный парень, это все, что поняла Елизавета из с трудом переведенной первой строчки. Была и другая певица, которая пела про Джонни, — но там вообще ничего невозможно понять, потому что родной язык певицы — французский. Ту певицу звали э-э… Эдит, и под аббревиатуру ТТ она не подпадает. А Танита Тикарам подпадает.

Вполне.

Что это такое происходит с Елизаветой? Карлуши больше нет. Вчера, в это самое время, он был жив и здоров и собирался выиграть в лотерею кучу денег, а сегодня его нет. И никогда больше не будет, никогда!.. А ее гнусный предательский мозг тренирует мелкую моторику, клеит коробочки, плетет кружева. Вяжет макраме, чтобы украсить им дом, в котором живет певичка Танита Тикарам и ее недалекий сожитель Джонни, король говна и дыма.

Елизавета — никудышная дочь, оторви и выбрось.

И проклятые провода от наушников свернулись в клубок, как им и положено, и сражаться с ними нет сил. Проще подать на них в суд, а заодно подать в суд на Илью, который никак не хочет умереть; на стариков, которые живут до ста пятидесяти; на изюм, на халву, на ICQ — и, наконец, на саму Елизавету,

никудышную дочь.

Т.Т. — женщина.

Во всяком случае, голос у нее женский, и других голосов на диске нет. Он не «низкий-низкий», но и высоким его не назовешь. Такой голос может быть у кого угодно, может быть у всех. У Праматери, если она бросит курить; у Пирога, если она покончит с фруктовыми салатами; у Шалимара, если она наплюет на морепродукты. У самой Елизаветы, если она перестанет жрать сладкое. В этом-то вся и фишка: чтобы обладать таким голосом, нужно от чего-то отказаться. Не обязательно от еды и курения и — даже скорее всего — не от них. От чего-то гораздо более существенного. Возможно — от того, что считаешь главным. Зато взамен можно получить кое-какую экипировку — крючья, тесаки, консервные, перочинные и разделочные ножи, ножницы для резки металла. И — отмычки, если тема с колюще-режущим оружием не прокапает. Все это опасное богатство засовывается в складки Голоса и со стороны выглядит вполне невинно. Настолько невинно, что ты, как последний чилийский лох, подпускаешь этот Голос довольно близко, и даже придерживаешь для него дверь лифта, и вежливо интересуешься — вам на какой этаж? Обычно Голос называет последний.

Тут-то все и начинается.

Тут-то все и началось.

Вероломный Голос ТТ проник в Елизавету, не забывая пользоваться всем имеющимся в наличии арсеналом, включая консервный нож и отмычки. Он за две минуты вскрыл Елизаветин череп, проехался крючьями по коже, всадил пару ножей в сердце и понаоткрывал кучу неизвестных Елизавете дверей. И он открыл самую главную дверь — ту, за которой были спрятаны ее сегодняшняя тоска и завтрашнее одиночество.

Он странный, этот Голос.

Он — река и лодка одновременно.

Он нежный и злой.

Он пытается перекричать сам себя, пытается перешептать сам себя, пытается перемолчать. И еще он исполнен печали, он понимает Елизавету, как никто. Наверное, нужно вернуться — к лодке, к реке, — чтобы понять, что именно он говорит. Но Елизавета не торопится, она уже знает, что, когда бы она ни вернулась, она найдет на месте и реку, и лодку.

Зачем Праматерь дала ей этот диск?

Затем.

Понравится ли этот Голос Карлуше? Карлуша — страшно избирательный, ему нравится только то, что можно приспособить к «WELTMEISTERʼy». Понравится или нет — теперь не спросишь.

Где-то там, в глубине квартиры, бесконечно хлопают двери, слышатся чьи-то голоса, совсем не такие, как Голос ТТ, никогда еще в их с Карлушей доме не было столько народу. И вряд ли будет когда-нибудь еще. Елизавета сворачивается клубком прямо на полу, как свернулись бы клубком Вайнона Райдер и другие худышки; она думает о Карлуше и о том, что надо бы выйти. Потому что быть здесь, когда он там, — неправильно, нечестно.

Надо бы выйти…

— Ты как? — спросила Праматерь, склоняясь над Елизаветой и легонько трогая ее за плечо.

— Я в порядке.

— Ну и хорошо. Отца твоего уже увезли. Вскрытие будет завтра, но все к тому идет, что случился у него обширный инфаркт. Думаю, что прямо во сне. И никто бы ему в этой ситуации помочь не смог, как бы ни старался.

— Ты бы смогла…