Stalingrad, станция метро

Предзимье — не зима.

ТТ невозможно представить внутри дома, любого дома. Снаружи — пожалуйста, меланхолично заглядывающей в чужие светящиеся окна — сколько угодно, но переступающей порог — никогда. Надолго остановиться где-нибудь означало бы остановиться вообще. А ТТ нельзя останавливаться, самый оптимальный вариант для нее — номер в гостинице на одну ночь; безликий номер в безликой гостинице. В номере можно привести себя в порядок, помыться и все такое прочее.

Среди «прочего» значится секс, но Елизавета предпочитает не думать о сексуальных похождениях ТТ; забрасывает эту мысль, как в детстве забрасывала за диван огрызки от съеденных яблок. И раз в месяц, во время генеральной уборки, когда Карлуша отодвигал диван, дабы пропылесосить труднодоступные места, огрызки представали во всем своем усохшем великолепии. Целая куча чего-то сморщенного, пыльного, коричневато-серого.

Елизавета нисколько бы не удивилась, если бы узнала, что ТТ поступает со своими любовниками так же, как она поступала когда-то с яблочными огрызками. Любой рядом с ней будет смотреться банально, и Венсан Перес в роли Александра тоже. ТТ не удивишь дешевыми представлениями, разыгранными в декорациях старой Вены, в гостиной чужого дома без хозяев; ее не удивишь лошадиной дозой снотворного с последующим романтическим пробуждением на берегу моря. Все это Александр проделывал с Фанфан, а с ТТ такие трюки не пройдут.

— …Честно говоря, я представить себе не мог, что тебе нравится Дженис Джоплин, — говорит Илья.

— Что, она слишком сложная для меня?

— Слишком другая.

Самое время рассказать Илье о заживо погребенной в блюзе. И поведать другую историю про Джен, юмористическую, где она, обдолбавшись героином, попыталась записать свои мысли на листках бумаги. Ничего, выносящего мозг и раздвигающего горизонты не получилось, а получилось «В соседней комнате что-то воняет». Это забавно, три ха-ха!, это обязательно бы понравилось Илье. А Елизавете представился бы случай отделаться от ярлыка «югославский наив» — тем более что Югославии давно не существует. Но вся прелесть отношений с Ильей состоит в их безусловной и неутешительной честности. Будучи абсолютно честной, Елизавета пытается принять себя такой, какая она есть на самом деле. Не Кэтрин-Зэтой Джонс, временно оказавшейся накрытой лавиной жиров и углеводов и терпеливо ожидающей спасателей; не подружкой мини-олигарха; не гурманкой, роющейся в тарелке с мраморным окунем; не водилой суперкара, въезжающего в Кортину-дʼАмпеццо со стороны Больцано. И даже не осевшей в центре Кельна аккордеонисткой, как мечтал Карлуша.

На самом деле Елизавета Гейнзе — не очень красивая и не очень стройная молодая девушка. Праздная мечтательница, выходящая на подмостки собственной судьбы лишь со словами «Кушать подано!» А других реплик никто для нее не написал.

Что еще?

У нее нет и никогда не было парня; ее не одолевали записками и звонками, не приставали на улицах и в метро с домашней заготовкой: «Девушка, у вас красивые глаза». Сам выход в мир и посещение общественных мест чреваты стрессом: Елизавета постоянно чувствует себя пехотинцем, попавшим под перекрестный огонь. Пули свистят рядом, канонада грохочет поблизости, и нет никаких гарантий, что шальной снаряд (с надписью «по толстой жабе!» на промасленном боку) не попадет в нее и не оторвет одну из конечностей, а то и половину туловища. Быстрее в укрытие, скорее в блиндаж!.. В блиндаже Елизавету ожидают пирожные эклер, печенье курабье и восточная сладость под интригующим названием «ойла союзная». Елизавета — безвольное существо и не в силах отказаться от сладкого! Тренажеры вызывают в ней уныние, скакалки и эспандеры — скуку, а одна лишь мысль о беге трусцой способна вогнать в длительный коматоз. С работой тоже не все просто. Обычно прозорливая Праматерь ошибается насчет Елизаветы, считая, что помогать по мере сил больным и немощным, — ее призвание. А ведь Елизавета внедрилась в жизнь стариков в надежде на снисхождение и лояльность с их стороны, никаких других причин не было.

Снисхождения и лояльности к ее несовершенствам — вот чего она жаждет, да-аа…

Абсолютная честность до добра не доведет.

— Я терпеть не могу Дженис Джоплин. У меня от нее голова пухнет и в ушах свербит. И хочется, чтобы она заткнулась побыстрее. Но она очень нравится одному человеку, который очень нравится мне. Выходит, я должна полюбить Дженис, чтобы понять этого человека?

— Так ты влюблена? — осеняет Илью.

Ну вот, и Илья туда же!..