Stalingrad, станция метро

Подведя таким образом неутешительный итог беседе, Елизавета отправлялась в свою комнату. А Карлуша полз к себе, чтобы наутро проснуться с раскалывающейся головой и угрызениями совести, заглушить которые можно было лишь одним способом: весь день разговаривая на немецком.

Теперь его нет. И даже если бы Елизавета согласилась на то, чтобы День пограничника с размахом отмечался 365 дней в году, Карлуша все равно не вернется.

…Отношение Ильи к зеленым шапкам, как к капле воды, в которой отражается натура человека, выяснить не удалось. А именно это она собиралась сделать, пережив двадцать восьмое мая и отправившись к Илье двадцать девятого. Кроме того, у нее в запасе имелось еще несколько вопросов относительно военных в широком смысле слова.

• правда ли, что геи не могут устоять перед людьми в униформе и она их страшно возбуждает?

• правда ли, что в своих сексуальных фантазиях геи чаще представляют военных, чем штатских?

• правда ли, что в своих сексуальных фантазиях геи чаще представляют моряков, чем военнослужащих других родов войск?

• чья форма эротичнее — русская или иностранная, к примеру — королевского военно-морского флота Великобритании?

• были ли у Ильи знакомые моряки?

• а пограничники?

• а офицеры федерального агентства правительственной связи и информации?

Не было никаких причин, чтобы не задать Илье эти животрепещущие вопросы, ответы на которые со временем займут достойное место в пантеоне бесполезных знаний.

И вообще, все было, как всегда.

Илья, кресло, небо за окном. Единственное, что не было таким, как всегда, — свет, льющийся из-за стекол. Он делал потолки выше, а саму комнату больше и чище. Поначалу Елизавета отнесла этот свет к обычному, солнечному.

Солнечным он и оказался.

И каким-то совсем не питерским. Отличительная черта питерского солнечного света — вечная неуверенность в себе. А этот был другим. Der anderer.[21] Или все-таки die? Проклятые артикли, но сути дела это не меняет.

— Сегодня хороший день, — сказала Елизавета, как обычно устроившись на полу, сложив ноги по-турецки и подоткнув юбку со всех сторон. — Видишь, сколько солнца?

— Сегодня особенный день, — откликнулся Илья. — Вообще-то, это вчерашний должен был стать особенным, но ты не пришла.

— Вчера был День пограничника.

— Ты его отмечаешь?

— Я его терпеть не могу. Полуголые пьяные мужики шарашатся по городу, орут, дерутся и пугают всех вокруг. Кому же это понравится?

— Никому.

— Меня это раздражает.

— Меня тоже. Не люблю недосказанности. Вот если бы мужики были совсем голые — тогда да. Я бы на это посмотрел.

— Правда, что ли?

— Нет, — Илья задумался, но лишь на секунду. — Теперь уже нет.

Да здравствует абсолютная честность! Es lébe!..

Елизавета хотела было с места в карьер начать задавать вопросы об отношениях геев и людей в форме, и чем они обычно заканчиваются: порнографическим home video, соединением любящих сердец или грандиозной дракой и поножовщиной в припортовом кабаке. Но что-то остановило ее. Что-то, что моментально перевело заготовленные ею праздные вопросы в разряд вселенской глупости и такой же пошлости.

Ведь Илья сказал: «это вчерашний должен был стать особенным, но ты не пришла». Она не пришла — и день потерял свою особенность. Зато сегодняшний, в котором она появилась, ее приобрел! Это было похоже на комплимент. Да нет, ни один комплимент, даже самый изысканный, даже «девушка, я мечтал о вас всю жизнь» и в подметки не годился тому важному, что было произнесено Ильей! А сказанное…

Что означало сказанное?

Признание особого (особенного!) места Елизаветы Гейнзе в жизни Ильи. Разве не этого она так долго добивалась? Целых полгода, сжав зубы и натирая мозоли на ладонях, она вручную, без лебедок и экскаваторов, разбирала стену непонимания между ними, стену враждебности.

Кирпич за кирпичом.

Потом, когда в стене появился небольшой пролом, она принялась за его расширение. Худышке Вайноне Райдер на это потребовалась бы неделя. Стройняшке Кэтрин-Зэте и примкнувшим к ней Пирогу с Шалимаром — дней десять, не больше. У Праматери Всего Сущего на подобную операцию ушло не больше минуты: она бы просто протаранила стену, даже не заметив ее существования. Но Праматерь — особый случай в истории человечества. А Елизавета — самая обычная девушка. И потому еще три месяца она трудилась над проломом, чтобы протиснуть внутрь свое трепетное и безгрешное, хотя и отягощенное лишними килограммами тело. Но там, за оградой, лишние килограммы совершенно не важны.

Там ее ждет Илья.

Илья — великолепный, как Франческо Сфорца, флорентийский кондотьер (да-да, Елизавета видела его портрет, и он впечатляет!). Илья — великолепный, как Харрисон Форд в роли Индианы Джонса; как Венсан Перес в роли Александра. Три ха-ха! Все они и в подметки Илье не годятся.

Илья — просто великолепный.

Сам по себе.